Игра на двоих
Шрифт:
Родители встают за ограждением, по периметру выстраиваются миротворцы. Чтобы немного отвлечься, я рассматриваю сцену. Достаточно просторная, но смотрится одиноко: три стула, кафедра, громадный экран на стене, два стеклянных шара, первый — с именами девочек, второй — мальчиков. На одном из стульев устроился мэр города, на другом — Эффи Бряк, женщина-сопроводитель из Капитолия, ответственная за Дистрикт-12. Третий стул пустует, Эффи и мэр тихо переговариваются, озабоченно поглядывая на свободное место.
Спустя несколько минут часы на площади бьют два раза и начинается церемония Жатвы. Прежде всего — вступительное слово мэра, напоминающего нам историю возникновения Панема. Затем — традиционное «Счастливых вам Голодных Игр! И пусть удача всегда будет с вами!» Эффи от имени Капитолия. Звучит как издевательство. Интересно, она произносит все это на полном серьезе? Впрочем, неважно. На сцене происходит
Ряд, в котором я стояла, дружно делает шаг назад, и я оказываюсь впереди. Все взгляды обращены на меня. Но я смотрю прямо перед собой и потому вижу лишь один из них. Услышав имя нового трибута, обладатель темно-серых глаз, развалившийся на третьем стуле, моментально протрезвел и теперь пристально смотрит на меня. В голове проносится единственная мысль: «Он помнит».
Я медленно поворачиваюсь и иду навстречу приближающимся миротворцам. Сзади слышатся крики. Уже поднимаясь на сцену, решаю обернуться, хотя и так знаю, кому они принадлежат. Мои родители. Бабушка и дедушка неотрывно смотрят на меня, и даже со сцены я могу увидеть страх в их глазах, мать пытается прорваться сквозь строй миротворцев и кричит мое имя, отец удерживает ее, сам не в силах поверить в ужасную правду. Подхожу к Эффи и становлюсь справа от нее. Боковым зрением замечаю, что Хеймитч так и не сводит с меня пристального, изучающего взгляда. Однако пару минут спустя он переключает внимание на Бряк, которая уже склонилась над вторым шаром, чтобы вытащить листок с именем трибута-мальчика. На его лице не отражается никаких эмоций.
Пока Эффи делает выбор, пытаюсь осознать, что произошло. Я — новый трибут Дистрикта-12. Через несколько дней мне предстоит биться не на жизнь, а на смерть на Арене, под прицелом камер и неослабевающим вниманием зрителей. И шансов выжить, откровенно говоря, у меня немного. Как ни странно, ни ужаса, ни других подобных эмоций не испытываю. Я спокойна, настолько, что это даже пугает. Тем временем Эффи собирается с духом и произносит второе имя. Из груди рвется облегченный вздох. Джейк Райт, восемнадцатилетний парень, душа компании, любимец взрослых и детей, ожившая мечта любой девушки. Трус, лицемер, самовлюбленный нарцисс и вообще полное ничтожество. Такого можно убить без сожалений.
Его безумно злит то, что я не желаю признать его за лидера, как поступили остальные подростки. То, что всегда держусь в стороне, а на его комментарии в свой адрес отвечаю грубо и язвительно. То, что вижу его слабые стороны и не упускаю случая заявить об этом вслух. В конце концов, то, что я самым наглым образом игнорирую его, а он к такому не привык: ему же внимание подавай! Он ненавидит меня, а я его. Мы идеальные соперники, пусть даже из одного Дистрикта.
По глазам парня видно, что он напуган, но старается не показывать своего страха. Сколько раз он рассказывал о том, как хочет попасть Игры, отомстить за всех погибших и напомнить Капитолию о Дистрикте-12. Все принимали сказанное за чистую монету. Но, как я и думала, слушая его хвастливые речи, это были только слова. И сейчас это видно лучше всего. Бойтесь своих желаний: некоторые имеют обыкновение сбываться. Джек поднимается на сцену, подходит к Эффи.
— Замечательно, вот и наши трибуты! Пожмите друг другу руки и пожелайте удачи!
Мы становимся один напротив другого, едва соприкасаемся пальцами и сразу же отдергиваем руки. Затем послушно обмениваемся парой фраз. Только пожеланием удачи это назвать сложно.
— Ты будешь моей первой жертвой, Роу!
— А ты с собой покончишь раньше, чем найдешь меня!
Эффи непонимающе смотрит на нас: обычно трибуты из одного Дистрикта рады напарнику и до последнего держатся вместе. Забудь, Бряк. С нами этот номер не пройдет.
Слышу смешок. Хеймитч смотрит то на меня, то на Джека и усмехается. Затем снова окидывает меня оценивающим взглядом и возвращается на свое место. Церемония Жатвы окончена, и нас уводят в Дом Правосудия.
Два миротворца буквально тащат меня в один из многочисленных кабинетов. Комната небольшая, в темных тонах. Из мебели — стол, пара стульев и закрытый на замок шкаф. В ожидании дальнейших указаний стою у окна и наблюдаю, как толпа на Площади постепенно редеет. Вдруг из-за спины доносится скрип приоткрытой двери. Оборачиваюсь. Миротворцы впускают мать и отца и, буркнув: «У вас несколько минут», удаляются. Родители бросаются ко мне. Мать, вся в слезах, обнимает так, что становится трудно дышать, отец прячет глаза.
— Дочь…
Моментально сообразив, что я — единственная в этой комнате, кто пока сохраняет спокойствие и хладнокровие, отстраняюсь от матери, беру ее ледяные ладони в свои и говорю ей и отцу:
— Времени мало, так что слушайте и обещайте сделать всё, о чем я попрошу.
В спешке даю им наставления. Рассказываю, где лежит оружие, чтобы отец мог ходить на охоту. Объясняю, кому и что из добычи лучше продавать и что требовать взамен. Подсказываю, к кому обратиться за помощью, если что-то случится. Наконец, прошу запомнить: я всегда буду рядом с ними. Всегда буду их дочерью. Что бы ни произошло на Играх. Изо всех сил сдерживаю себя от обещания вернуться живой, понимая: в свои силы не верю даже я, как тогда убедить в этом родителей? И замолкаю. Ни мать, ни отец не решаются сказать ни слова о том, что меня ждет. Вместо этого они обнимают любимую дочь и до прихода миротворцев не решаются отпустить ее, отдавая себе отчет, что это — последняя встреча. Отец дарит мне талисман — серебряную зажигалку с узором из черных язычков пламени. Ему когда-то вручили ее за хорошую службу. Теперь он надеется, что она не только принесет мне удачу, но и пригодится во время Игр. И только в самом конце, когда люди в белоснежной форме уводят их, отец наклоняется ко мне и еле слышно шепчет:
— Мы будем ждать тебя, Этти …
Родители уходят, а я с ужасом понимаю, что они ждали от меня совсем другого. Вместо советов по выживанию — как будто они, в силу своего возраста, всего этого не знают! — я должна была просто обнять родных в ответ и сказать, как сильно люблю их. Но я же никогда не позволяю своим чувствам взять верх над разумом. А стоило бы, наверное. Хоть изредка.
Всего лишь пять слов, таких простых и понятных, вызывают во мне бурю эмоций. Я ни на секунду не сомневаюсь, что отец сказал это искренне, не просто так, чтобы дать мне какую-то призрачную надежду. Я знаю своих родителей. Они действительно будут ждать меня. И до последнего вздоха верить в мое возвращение. Как можно их подвести? От множества мыслей у меня начинает болеть голова. Я сползаю по стене на пол, обнимаю себя за плечи и прячу лицо в сборках платья. У меня еще осталась пара минут и надо решить, как себя вести, когда за мной придут миротворцы и Эффи. Внутри клокочет злость. На себя. За то, что позволила сомнениям заглушить голос разума, поддалась слабости и уже почти попрощалась с жизнью. Теперь же я мысленно даю себе пинка, поднимаюсь на ноги, сжимаю ладони в кулаки, открываю глаза и обещаю себе: что бы ни случилось на Играх, я буду бороться до конца. Тренироваться, восполняя недостаток сил и знаний. Притворяться маленькой и беззащитной, чтобы не вызвать подозрений у профи. Убивать, если потребуется. Я должна справиться. У меня есть то, ради чего стоит жить и те, к кому стоит вернуться.
Вскоре за мной приходит Эффи. Под её бесконечную болтовню мы направляемся к станции на машинах, тех же, на которых прибыли миротворцы. На платформе нас уже поджидают репортеры. Джейк ведет себя так, будто всю жизнь провел под прицелом камер; я не обращаю на толпу внимания, стараясь не выдать легкого волнения и придать лицу как можно более спокойное, даже слегка отстраненное выражение. На несколько минут задержавшись в дверях вагона по приказу Бряк, чтобы журналисты успели нас сфотографировать, мы проскальзываем внутрь. Двери закрываются, состав набирает скорость.