Игра на опережение
Шрифт:
Рано утром Сергея Капустина разбудили, откинув край душной палатки. И он сразу ощутил запахи горного воздуха, смешанные с запахом хвои.
— Подъем, служивый! — весело сказал Ходж. — Кончился твой кавказский плен, щас домой поедешь, мамка сопли тебе вытрет…
И засмеялся. Его смех поддержали еще двое, более молодых, бородатых чеченца. К ним присоединился смех Оксаны, выбравшейся из другой палатки, где она спала с Ходжем.
— Как спал, солдатик? — спросила она ласково. — Не журись, сегодня к мамке
Сергей хмуро смотрел на моджахедов, на ясноглазую Оксану, которую обнимал за талию Ходж. Чего они так веселятся? Он знал одно: им нельзя доверять. И сейчас твердил про себя наставления ротного про бдительность и осторожность: «чехи» обманывают и завлекают свои жертвы разного рода посулами, чтобы потом издеваться и пытать так, что смерть покажется краше жизни. Им, обкурившимся, это в кайф. Иначе зачем им нужны простые солдаты, за которых никто не заплатит выкуп? Государство — из принципа, матери — из-за нищеты.
Оксана подошла к нему и обняла за плечи:
— Ну-ка, хлопчик, посмотри на меня. Ты мне не веришь? Вот те крест. — И она перекрестилась под смех довольных боевиков. — Хоть я теперь мусульманской веры, сегодня же увидишь свою мамочку! А завтра встретишь свою девушку. У тебя дома есть девушка? Что молчишь? Такой гарный парубок, наверняка есть!
Еще издевается, подумал Сергей, отстранившись. Опять врет и не краснеет.
— Ты ж говорила, что твой брат у нас служит? — сказал он.
— Ну и что? — Она пожала голыми округлыми плечами. — Говорила. Для твоей же пользы, как ты не понимаешь?
Больно я тебе нужен, отрешенно подумал Сергей, с тоской глядя на горы и летнее небо. А… будь что будет. Хоть какой-то конец. Лишь бы не мучили.
Сначала они вели его по узкой горной тропе вниз, вывели к разбитой горной дороге с остатками асфальта на обочинах, потом разобрали в ближайшей пещере завал из камней и сучьев, и Сергей увидел все тот же грязно-белый «жигуль», в который его обманом посадили.
Машина капризничала, не хотела заводиться под чертыхания и проклятия Ходжа, перемежаемые русским матом. Оксана, успокаивая, гладила его по плечу, он ее отталкивал, пинал ногой шину, и тогда она тоже ругалась по-чеченски, почти без акцента. Наконец, Сатане или Аллаху надоело их слушать, «шестерка» завелась, чихая и кашляя сизым дымом, какой получается только из здешнего самопального бензина, будто предупреждая хозяина, что в следующий раз она не будет столь покладиста…
Они спешили в махачкалинский аэропорт, нервничали, совали по пути на блок-постах и гаишникам крупные купюры, а когда приходилось задерживаться и кто-то из солдат заглядывал к машину, Сергей, сидевший на заднем сиденье рядом с охранником, тоже улыбался, чувствуя через одевду, как ему в бок упирался ствол пистолета. Но взгляды солдат, как правило, застревали в глубоком вырезе блузки Оксаны, и даже купюры не всегда выводили их из этого состояния.
Когда они проезжали Махачкалу и затормозили на красный у первого перекрестка, охранник, сидевший рядом,
Но тот успел его схватить, подмять под себя, заломить руку за спину. Сергей ткнулся лицом в жесткое сиденье, застонал от боли и сначала услышал стук, потом увидел вывалившуюся из кармана охранника гранату Ф-1.
Рванувшись еще ниже, до хрусту в плече, он дотянулся, схватил ее, потом зубами вырвал чеку и, закрыв глаза, сжался, ожидая оглушительного взрыва, удара и страшной боли во всем теле.
Но не успел ничего почувствовать.
Зато ее испытали другие. Оксана прожила дольше всех — умерла на второй день в реанимации, обезображенная и обожженная, после долгих мучений. Охранник погиб сразу, Ходж скончался, не приходя в сознание, в «скорой».
Забельский вылез из своего «кадиллака», подъехавшего по специальному разрешению прямо к взлетно-посадочной полосе. Он подал руку матери Сергея Капустина, галантно помогая ей выбраться из машины. Теплый ветер шевелил его редкие волосы.
— Хороший знак, Вера Петровна! — громко сказал он, чтобы она услышала его голос сквозь шум турбин. — Ветер с. юга. Так что наш самолет прилетит с попутным.
— Не опоздает? — спросила она.
Телевизионщики в комбинезонах с огромными буквами РТВ уже стояли с камерами, развернув аппаратуру.
Он, широко улыбнувшись, приветственно им помахал. Они улыбнулись в ответ, наведя камеру на хозяина и счастливую мать простого солдата, вызволенного из бандитского плена.
— Сережа, а что там происходит? — спросил Забельский у режиссера, кивнув на чужаков, спешно разматывающих кабели от своей машины с белой тарелкой антенны, на которой было крупно выведено КТВ. Их окружила охрана РТВ, закрывая ладонями камеры и угрожая дубинками.
— Как они сюда попали? Скажи охране, пусть гонят их в шею, я потом разберусь… Только их здесь не хватало. Неужели Корецкий и здесь пронюхал? Невозможно ни жить, ни работать, когда вокруг одни утечки и сливы… — ворчал Григорий Иванович. — Слушай, если я не ошибаюсь, это же Оля Замятина приехала со своей группой?
— Кажется…
— Григорий Иванович! — донесся из группы конкурирующего канала девичий голос. — Это я, Оля! Почему ваши люди не позволяют нам снимать? Боитесь конкуренции?
Стройная, светловолосая девушка, улыбаясь, приветственно махала ему рукой.
— Черт… Точно, она… — вполголоса сказал Забельский и тут же в ответ улыбнулся и замахал ей рукой. — Олечка, здравствуй, милая, я сейчас во всем разберусь… Сейчас же пропустите и не мешайте работать! Просто безобразие, что творится. Мы никогда не боялись конкуренции, мы всегда рады нашим конкурентам, и это наш главный принцип! Черт с ними… — сказал он телережиссеру Сергею. — А то будут потом шуметь. Такое разведут… Пусть снимают. Скажи Кате, пора начинать…