Игра на опережение
Шрифт:
— Там посмотрим… — пожал плечами Забельский. — Для начала устроить бы хороший правительственный кризис, на западный манер, и свалить бы Анисимова… Чтобы потом с триумфом войти в новое… И чтоб меня долго уговаривали, а я отнекивался… А какой для этой цели может быть лучше повод, чем неудачи в Чечне? Или, на худой конец, аморальное поведение вице-премьера Пети Анисимова? Кстати, какой день жду от тебя обещанной кассеты о его интимной жизни. Как там у него дела с Олей Замятиной? Есть подвижки в сторону койки? Сколько еще ждать?
— Пока ничего интересного, — пробормотал Колобов, чувствуя себя виноватым. — Восемнадцатый век. Вместе читают стихи, он ей рассказывает о своих детях, как они учатся, какие пишут ему письма, когда уезжают в Англию… Держатся за руки, не сводят друг с друга глаз. Вот и весь адюльтер. Не силой же их подталкивать в постель? И потом, не забывайте, она племянница Корецкого, а с ним надо быть осторожным.
— Будем ждать… — помрачнел Забельский. — А ведь так хочется, чтобы люди были счастливы, раз нашли друг друга… Эта чертова политика им только мешает… Избираться в депутаты, говоришь? Нет, мне еще рано играть на понижение. Могут решить, что я конченый, вышел в тираж и довольствуюсь депутатским креслом.
— А вы этим воспользуйтесь. И застанете своих противников врасплох.
— Ты не прав, Федя. Политическая смерть — это когда про тебя забывают. Перестают обращать внимание, опасаться. Тогда очень тяжело снова подняться.
Лучше скажи: у тебя есть какие-нибудь предложения по проблеме Ансара?
— Чтобы за два дня… — покачал головой Колобов.
— Федя, я тебя прошу… — Хозяин прижал руки к груди. — Ты же все слышал. И я знаю, что в экстремальной ситуации ты всегда что-то придумываешь… За что и держу. Иди и думай. Дня хватит?
— И еще останется, — хмуро ответил Колобов. — Хотел вам сказать, чтобы не забыть: кажется, с этим журналистом из «Гражданской» возникает проблема.
— Ты о ком? А, об этом, о Бородине… — поморщился Забельский. — Опять статью про меня пишет? Ты ж говорил, он у тебя под колпаком и чуть ли не на поводке?
— Но до вчерашнего дня он ничего об этом не знал. А теперь заподозрил…
— Федя, я же просил, не грузи меня… — взмолился Забельский. — Иди и думай, что нам делать с этой треклятой проблемой… — Он кивнул на телефон. — Ну почему так? Почему Аллах наделил своих подданных лучшей в мире нефтью, а Иегова своих приверженцев — только проблемами, как ее добыть, купить, переработать и доставить?
— Наверное, они так разделили сферы своего влияния и ответственности… — хмыкнул бывший полковник, взглянув на часы.
— Ладно, кому ты хочешь звонить в своей бывшей «конторе»? — Забельский придвинул к нему телефон. — Звони. И кстати, когда закончится твое «выканье»? Я к тебе все время на «ты»…
— Привычка к субординации… — пожал плечами подчиненный. — Ничем не вытравишь. Опять же врачи вам не рекомендуют спиртное, а стало быть, насчет брудершафта ничего не получится. Да и в баньку совместно попариться, спинку потереть, тоже вам не рекомендуется… Наберите, если не трудно, номер Агеева Андрея Семеновича. Тоже мой преемник, кстати сказать. Вы его номер знаете наизусть. А я вот запамятовал.
— Все-то ты про меня знаешь… — бормотал Забельский, набирая номер. — И про здоровье, и вообще… Небось компромат собираешь… а? — И погрозил пальцем. — Что касается запретов врачей, то я готов их преступить в самое ближайшее время… Алло? Андрюша, здравствуй, дорогой, вот тут у меня сидит известный тебе Федор Андреевич и передает привет… Да, есть у нас проблемы с известным тебе журналистом. Да уж… Время тайных агентов прошло, а от этих журналюг, что не скрываются, а, наоборот, уже глаза всем намозолили, куда больше вреда и вони… Нет, ты лучше сам переговори с Федей… Все-таки твой бывший начальник. Ты ведь хорошо знаешь его? — вполголоса спросил Григорий Иванович Колобова, прикрыв рукой микрофон, прежде чем передать ему трубку. — Скользкий человек, по-моему.
— Как облупленного… — Колобов утвердительно кивнул, насупился и подобрался. — Когда-то ходил у меня в замах… А до того за водкой приходилось посылать… И ведь бегал, не отказывался… Алло, Андрей Семенович? — спросил он громко и уже другим тоном. — Здравия желаю!
— Федя, родной, приветствую тебя категорически! — хмыкнул голос в трубке. — О чем вы там шептались? Какие такие у тебя от меня секреты? Шучу. Есть проблемы?
— Есть кое-что… Только она скорее ваша, чем наша. Потому разговор не телефонный… И достаточно срочный.
— Значит, жду тебя, Федор Андреевич, у себя через два с половиной, нет… через три часа, чтобы наверняка. Подъезжай.
Колобов приехал на Лубянку ровно через три часа. Пока поднимался наверх и проходил по длинному коридору, нашел, что в «конторе» за последнее время появилось много незнакомых, молодых лиц. Он почти никого не узнавал, да и к нему не бросались с рукопожатиями. Не то что лет пятнадцать назад.
Агеев встал и вышел навстречу из-за стола, загородив своей массивной фигурой небольшой бюст Железного Феликса. Они обменялись рукопожатиями, пристально глядя друг другу в глаза.
— Чаю? — предложил хозяин кабинета. — Или цвет лица побережем?
Это была его обычная шутка, повторяемая уже лет пять, с тех пор как он обосновался в отдельном кабинете.
— Спасибо, но не надо. Только недавно пил… — ответил гость, усаживаясь.
— Небось у вас там и чаи особые, экзотические, — продолжал Агеев. — Наших, поди, не пьете… Ну так что, слушаю тебя, Федя, внимательно…
И придвинул к себе небольшую открытую папку с бумагами.
— Я об известном тебе Бородине, — сказал Колобов. — Что-то такое он заподозрил, как мне доложил Долотин.
— Это точно? — насторожился Агеев. — Похоже на утечку?
— Он просил Долотина осмотреть его рабочее место на предмет закладки. Тот с ребятами смотрел, естественно, они ничего не обнаружили.
Агеев нахмурился, поднял трубку:
— Рощина ко мне.
Капитан Рощин — молодой, поджарый, спортивный — вошел через минуту, остановился в дверях.