Игра на выживание
Шрифт:
Если говорить о голоде, то сначала от него страдает только желудок. Желудок урчит, его пронзает внезапная острая боль. Потом ноющая боль уже не отпускает. Она становится все сильнее, как будто голод вырезает тебя изнутри острым ножом. Желудок словно кричит: «Есть! Есть!» И тогда уже подключается мозг, он тоже начинает страдать от голода. Но сегодня я не голодна. Частично потому, что мой желудок уменьшился в размерах, и частично потому, что у меня в платке еще осталась еда. То, что в платке еще есть еда, успокаивает мой мозг, ведь я знаю, что хотя бы в этот день
Но сны.
О, эти сны.
Они приходят без предупреждения.
Они кричат сквозь ворота Замка.
Они перепрыгивают через каменные стены.
Эти сны находят нужный ключ к последнему замку в башне.
Каждую ночь я пытаюсь их одолеть. Иногда они берут верх, и у меня не хватает смелости даже попытаться заснуть.
Естественно, я выработала стратегию и определенные приемы борьбы с этими снами.
Первое – концентрация. Этим приемом я воспользуюсь сегодня.
Я фокусирую внимание на мальчике, перегибаюсь через него и рассматриваю его лицо.
О папа!
Мальчик еще прекраснее, когда спит. В полумраке его лицо излучает покой, а похожие на лепестки темной розы губы словно бы слегка улыбаются. Его совсем недавно побрили, я хорошо вижу четкие очертания его черепа. Никто не бреет детей в дороге. Разве только, если хранит бритву для еще каких-то нужд помимо бритья. Старик, наверное, очень любил мальчика. Или решил заботиться о нем, пока не произойдет то, что произошло. Щеки мальчика слегка надуваются, когда он выдыхает с голышом во рту. Он не африканец, но и не араб. Возможно, бербер.
Папа говорит, что берберы рассеяны по всей Северной Африке, их можно встретить в Марокко, в Алжире, в Тунисе, Ливии, Египте, Мали, Нигере и Мавритании.
«И-ма-зигены, – сказал папа. – Так себя называют берберы. Это означает – благородные, свободные люди. Римляне первыми назвали их „берберами“, от „barbarous“, то есть – варвары».
Об этом папа рассказал мне в последний год.
Мама тогда его спросила:
«Почему ты не рассказываешь дочери о чем-то полезном?»
«Кто знает, что сейчас полезно?» – вопросом на вопрос ответил ей папа.
Я наблюдаю, как мое сознание постепенно дрейфует от мальчика к маме и папе. Но сейчас ночь, а мама с папой часто приходят ночью.
Бабушка с Аррана (папина мама) говорила:
«Не понимаю, почему твои родители вместе. Они абсолютно разные люди».
Это правда. Мама – инженер, а папа… папа – это папа. Но и это неправда. Они оба – исследователи, просто исследуют разные области жизни.
В Хартум мы поехали из-за мамы.
Она говорила:
«Это солнце. Эта энергия! У нас есть знания и технологии, а у них – сырье. Пустыня может стать источником энергии для всего мира!»
Такой была мечта мамы. Мечты умеют ускользать.
«Ха, Катриона! – сказала тогда бабушка. – Ты полагаешь, что, когда пустыня твоими стараниями расцветет, суданцы поблагодарят тебя и поделятся энергией со всем остальным миром?»
А мама ей на это ответила:
«Мы – дебиторы климата, а они – кредиторы. Так что все справедливо».
«Мама, люди добры по природе, – сказал папа, обращаясь к бабушке. – Напрасно ты в это не веришь».
«Хм, – усмехнулась бабушка, – флаг вам в руки. – Потом внимательно посмотрела на сына. – А ты чем думаешь заниматься, пока твоя жена будет направлять энергию пустыни на благо всего человечества?»
«Буду воспитывать дочь».
«И?» – спросила бабушка.
«Этого недостаточно?»
Бабушка молча ждала, что он скажет дальше.
Поэтому он продолжил свою мысль:
«Буду наблюдать».
«Наблюдать? – переспросила бабушка. – За чем?»
«За всем, что вижу. Я не упущу ни одного момента этого чудесного мира».
Такие прекрасные вещи я беру с собой, перед тем как уснуть. Они – как знакомые покрывала, в которые я закутываюсь, чтобы отгородиться от страхов. Когда ложишься спать, закрываешь глаза, но уши никогда не спят, у них нет кнопок отключения звука. Уши всегда бодрствуют. Они готовы услышать собак и ворон, хруст веток и жужжание дронов. А еще они слышат голоса тех, кого ты любишь. Этим голосам не нужны провода, они приходят сами по себе.
Я лежу на земле с закрытыми глазами и с открытыми ушами. Кроме голосов, я слышу тихое журчание ручья, слышу, как ветер шелестит сухими листьями в кронах деревьев. Еще слышу дыхание мальчика.
И естественно, я не могу забыть двух последних людей, которые тоже лежали рядом со мной на земле.
Первый – десятилетний Мохаммед. Я плохо его знала. Во всяком случае, сначала. Он был всего лишь сыном шофера моей мамы. Я и не должна была его знать. Но когда мы вместе оказались в пустыне, я его узнала. Еще как узнала. Он был очень разговорчивый, проще сказать – болтун. Он говорил, когда говорить вообще было не о чем, и даже тогда, когда на разговоры уже не было сил. Только ночью переставал болтать. Ночью он лежал рядом (лежать рядом безопаснее), тихий и неподвижный, как дощечка.
Вторым был тот мужчина. Незнакомец. Человек без имени, который решил в ту ночь в пустыне войти в мою жизнь.
Этот мужчина пришел в могильник, где мы с Мохаммедом нашли убежище на ночь. Его дыхание пахло табаком и безумием. Этот мужчина не собирался лежать, как дощечка. Вот тогда я узнала, что границы есть не только у государств.
Между людьми тоже есть границы.
9
Кирпич
«Вещи можно изменить, просто глядя на них», – сказал папа.
Он продемонстрировал это с помощью монеты.
«Вот, посмотри на это. – Папа показал мне монету с профилем короля. – Как легко сразу определить, что перед тобой. Это – монета! Ты уверена и нисколько не сомневаешься. Но взгляни на нее под таким углом. – Он повернул монету, и она стала полоской серебра с тонкими поперечными канавками. – Теперь ты не так уверена, как раньше? Запомни, Мари, не на всем есть ярлык».
Я запомнила.
Я помню кирпич, который увидела в древнем захоронении, где мы с Мохаммедом заночевали в пустыне под Мероэ. В ту самую ночь появился незнакомец.