Игра не ради игры
Шрифт:
— Еда убегает! Держи еда! Мясо съедим, кости закопаем! Голодный год будет — погрызем!
Потом отстали. То ли не выдержали темпа — какие у меня ходули и какие у них маленькие и кривенькие ножки, то ли не могли выйти за пределы определенной им локации. В общем, поди знай.
Если честно, я бежал на последнем издыхании. Когда воздух совсем кончился, я понял, что испытывает загнанная лошадь, но, слава богу, заметил знакомый частокол. Нашел в себе силы для последнего рывка, ввалился в Токбридж, сел у изгороди
Знаете, я делал репортаж с «Сенсейшен», участвовал в составе жюри в десятке конкурсов мокрых футболок, был на празднике молодого вина в Молдавии — а это вообще жесткач! — но нигде, повторяю, нигде я так не выматывался — ни физически (помним про конкурс мокрых футболок, да?), ни морально.
У меня было ощущение, что за сегодня меня раза три выгребли и высушили. И еще жрать очень хотелось… А готовить — нет.
Я вылез из капсулы, лег на диван, сказал себе: «Пять минут полежу, пожру и пойду статью писать», — погладил себя мысленно по голове за трудолюбие и усидчивость. И с чувством выполненного долга уснул.
Разбудил меня телефон. «Мамонт», — обреченно подумал я и посмотрел на экран. Это оказался не Мамонт. Это оказалась Эля Гинматуллина, моя последняя пассия, которую я, кстати, сегодня или вчера куда-то должен был отвести — то ли на выставку, то ли в театр. Судя по тому, что за окном темно, а она звонит, видимо, вчера. Я посмотрел на время на дисплее — четыре утра — и нажал кнопку ответа.
— Ты подонок! Мразь! Тварь! — без «здрасьте» и «как дела» начало вещать мое татаро-монгольское нечто.
— Угу, — сонно хрюкнул в трубку я.
— Ты ничтожество. Вы посмотрите — он спит! Я жду. Потом нервничаю, обзваниваю всех! — Интересно, кого всех? У нас ни одного общего знакомого. — И никто не знает, что с ним, а его телефон не отвечает! Он спит!
— Сплю, — согласился я.
— Ненавижу тебя! Не-на-ви-жу! — потом добавила что-то по-татарски — то ли прокляла, то ли обматерила. И бросила трубку.
«Ага, — сказал себе я. — Время позаботиться о завтраке».
Я отключил мобильный и городской телефоны и снова лег спать — часа два у меня еще было.
Звонок в дверь совмещался с ударами в нее же ногами. На матюки Элька тоже не скупилась.
— Вот и завтрак, — окончательно проснулся я, завернулся в плед и пошел к входу. Открыв дверь, я сразу удачно спрятался за нее и потому не получил дамской сумкой в лоб. Я знаю этот трюк.
— Ты, скотина, — зашипело мое черноглазое иго и растопырило пальцы, явно собираясь украсить их моими глазами.
— Я скотина, — кивнул я головой.
— Ненавижу тебя!
— Ты повторяешься.
— Как ты мог так со мной поступить?
— Не нарочно!
— Что не нарочно?
— Все не нарочно. Прости дурака!
Одну истину я точно знал. Спорить с женщиной — это как посещать стоматолога: или очень больно,
Элька еще минут десять шипела и шкварчала, как яичница на сковороде. Но мой изможденный вид в результате был истолкован ею как следствие мук совести. Потом я между делом обмолвился о том, что сутки не жрамши, и женский инстинкт — сначала накорми, а уж потом имей — как всегда сработал. Меня накормили, потом отымели (на сытый-то желудок…), потом нежно облобызали. Взяли слово, что вечером я их, и убежали на работу.
— Насыщенное утро, — констатировал я, закуривая на балконе и глядя на наследницу Чингизидов, стартующую на своем «Матисе». — Эдак и коней можно двинуть.
Дриады, богини, скелеты, Элька… Слишком много всего. У меня скоро, как у Скрэта, глаз дергаться будет. Или сосудик какой в голове лопнет. Это Петровой хорошо, у нее рубрика соответствующая, у нее всегда такие вещи происходят — то пастушкой прикинется, то монашкой. А у меня все спокойно раньше было — сигары, мохито, геи, поп-звезды разного калибра, мутанты-художники, непризнанные гении — тихая, спокойная публика. А тут такая кислота — меньше чем за неделю столько всего свалилось.
Я докурил сигарету, дожалел себя и пошел в Интернет — инфы покопать. О богах и героях.
Утро в деревне уже кончилось, петухи отпели, ядреные молодки запаслись водой. Слышались детские голоса, в кузнице ухал молот. Я сидел у частокола, там же, где рухнул вчера. Напротив меня стояли две бабуськи и меня же обсуждали:
— Вона они, пришлые, не меньше наших пьють! — говорила одна.
— Так и я то же говорю. Вон, сидит, глазишши вытаращил, ни стыда, ни совести, — соглашалась с ней вторая.
Я встал, бабуськи испуганно отпрянули в сторону.
— Ты это, не балуй, — сказала одна опасливо. — Я сыну скажу, он тебе — у-у-у! — и она потрясла в воздухе сухоньким кулачком.
— Бабуль, да я в курсе. И покажет он мне, и все мы алкаши, и вообще — развалили Союз, демократы чертовы.
Бабки слегка осоловели от услышанного — первая-то часть моей фразы им была понятна, а вот вторая… Надо пользоваться, пока обмякли.
— Вы лучше мне скажите, пастух-то в селе? Или куда скотину на выпас погнал?
— Пастух-то? Вилька? Так он в кузне, поди. Он подмастерьем к кузнецу хочет устроиться.
— А тебе зачем? — спросила вторая и уставилась на меня взглядом контрразведчика.
— Оруженосца ищу, — сказал я. — Ну все, прощевайте, бабаньки!
Натурально, пастух был у кузни. Я слил ему координаты буренки, получил экспу, маленько золотишка и большое спасибо. И что особенно приятно — апнул уровень. А кузнец вообще удивил — в качестве комплимента забесплатно мне снарягу починил. Поблагодарив этого хорошего человека, я потихоньку пошел к старосте, обмозговывая по пути прочитанное в Сети.