Игра по крупному

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Похоже, он чувствует себя в безопасности, только когда ты рядом, — сказал я. — Я говорю об Алекпере.

— И не он один.

— Надеюсь, твои скромные заслуги будут уч­тены при вынесении решения? Все-таки сын Президента против нашего варианта, а папа ко­леблется.

— Дело не во мне, — сказал Солонин. — Это труд многих ученых России с конца прошлого века... Алекпер говорил, что практически все, что они предвидели, сбывается. И это сэкономит сотни миллионов баксов на разведку новых

мес­торождений.

— Но ты объяснил, что эти архивы принадле­жат России? Они были украдены людьми Кадуева, который сегодня не подчиняется никому.

— Да все они понимают... — махнул рукой Солонин. — Ждут подтверждения от новой влас­ти в Грозном о готовности охранять нефтепро­вод. Понять нужно и нам: с чеченскими бандита­ми не справится никто, кроме самих чеченцев. А они блюдут только свою выгоду.

— Опять мы влипли в историю, — сказал я. — Эта труба как шампур нанизывает на себя инте­ресы всех, через чью территорию проходит.

— От этого никуда не деться, — сказал Соло­нин. И вдруг вскрикнул, задев что-то своей раной.

— Никогда не думал, что ты так боишься фи­зической боли, — сказал я.

— Просто забыл, что это такое, — ответил Витя и начал забинтовывать руку.

— Почему не обратился в госпиталь?

— Лишний раз светиться? — спросил Витя. — Я все жду, какая будет мне новая команда. От вас или от Питера Реддвея.

— Свою миссию ты выполнил, — сказал я. — Никто лучше тебя с этим не справился бы.

— Алаверды! — Он поднял вверх здоровую руку. — Только под вашим мудрым руководст­вом, Александр Борисович!

— Надеюсь, нам дадут передышку, — сказал я. — Очень болит?

— Еще как, — ответил он. — Просто отвык от подобной боли.

— Мужик, называется! Видели бы тебя сейчас твои поклонницы Фирюза и Делара. Ты же в их глазах Шварценеггер, по меньшей мере. А сам чуть не рыдаешь от царапины.

— Нравятся они мне обе, — признался Ви­тя. — Хотя обе и замужем.

— Рад, что в тебе стал просыпаться интерес к жизни, — сказал я. — Хоть и самым безнравст­венным образом. До самолета четыре часа. Поэ­тому считай, что я дал тебе увольнительную. Мо­жешь прогуляться, повидаться с кем-нибудь...

Я не договорил, мои слова прервал междуго­родный звонок.

— Борисыч! — сказал Слава Грязнов, чуть растягивая, по обыкновению, слова. — Слыхал, что вас отзывают в Москву, как не справивших­ся?

— Уж не тебя ли назначили на наше место?

Он рассмеялся — не моей шутке, а, наверное,

от радости, что мы живы-здоровы.

— Так какие трудности, Борисыч? — спросил Слава.

— Прежде всего материальные, — ответил я. — Выслал бы перевод, поддержал нуждаю­щихся.

— Сами тут... — вздохнул он. — Шуршим по­маленьку... Костя докладывал, будто вы там сво­рачиваетесь?

— Вроде того, — сказал я. — А вы? Всех повя­зали?

— Оставили кое-кого до твоего приезда.

— То есть? — спросил я. — Ты про кого? Про Козлачевского?

— Есть зацепка, — сказал он. — Но не больше того. Словом, еще один тюменский «генерал» найден с перерезанным горлом. А до этого будто бы сам застрелился телохранитель этого козла Гоши. Володька Фрязин, которого я у тебя умык­нул, оказался на высоте.

— Не можешь не похвастаться, — спросил я, — достижениями под твоим непосредствен­ным руководством? Не мог потерпеть, пока мы прибудем в Москву. Я сегодня ночью прилетаю. И закончим на этом, Слава. Тут Витя передает тебе привет.

Поговорив с Грязновым, я подошел к окну. И присвистнул, увидев, что за ним делается.

— А ну посмотри! — сказал я Вите. — Подой­ди поближе.

Солонин встал возле меня и поскреб в затыл­ке. Машина сына Президента в сопровождении джипа с охраной неспешно ехала в сторону пло­щади Ахундова, в направлении «гнездышка», где еще недавно наш рыцарь без страха и упрека освобождал прекрасную даму из рук негодяев.

— Звони Фирюзе! — сказал я, отходя от окна.

Витя махнул рукой и сел в кресло. Длинные

свои конечности на спинку соседнего кресла он не закинул, что свидетельствовало о его плохом настроении.

— Ты грустишь о несостоявшемся свида­нии, — сказал я. — Если командированный му­жик не оприходовал какую-нибудь вдовушку на своем временном месте, то можно считать, что он никуда и не выезжал...

— Пошляк вы, Александр Борисович, если приписываете мне подобные комплексы. Как будто в иных местах и странах у меня было по- другому. Рок какой-то! Не успеет понравиться девушка, как тут же приходится отбивать ее от негодяев. А девушки в нашей группе смотрят на нас как на товарищей по работе.

— И все-таки жизнь продолжается! — сказал я. — Мы с тобой способствуем тому, чтобы жизнь не прерывалась, чтобы влюбленные бегали на свидания, встречались, целовались и так далее.

— Поэтому я должен отказаться от собствен­ной личной жизни? Не рано ли вы, Александр Борисович, стали благодушествовать? Влюблен­ные в данный момент меня меньше всего волну­ют. Кадуев на свободе, и те, кто за ним стоит, руки не опустят... Козлачевский, как я понял, тоже на свободе. Ну отбились мы, предотвратили взрыв, уберегли архивы... И что? Причины, по которым метро взрывают, женщин похищают, архивы крадут, — остались. И я не удивлюсь, если наш с вами разговор слушает сейчас мерзавец Кадуев, тряся бороденкой, которую я все- таки основательно ему пощипал...