Игра по крупному

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Можно ли вас понимать так, что вы соглас­ны? — спросил Самед, облегченно вздохнув.

— Да, — сказал за меня Костя Меркулов.

— Но хотя бы своими словами немного об этом деле, — попросил я, испытывая вместе с хозяином кабинета какое-то облегчение. Кости- но «да» как бы освободило меня от сомнений.

— Произошло это на площади Ахундова, почти в центре, возле памятника поэту. Три ма­шины, как я уже сказал, обогнали машину моего троюродного брата, Алекпера. Притормозили, взяли в клещи.

— Ну да, две «девятки» цвета мокрого асфаль­та, —

вспомнил я. — Вы уже говорили. И «воль­во» белого цвета. На какой же машине следовал ваш родственник?

— Прежде всего — это родственник нашего Президента. — Впервые за всю беседу в глазах моего собеседника появилась жесткость. Он даже свои пухлые губы каким-то образом вытянул в ниточку.

— Мне это, чтоб вы знали, абсолютно все равно, — сказал я. — Если я берусь за дело, то сразу отметаю в сторону, кто кому дядя или свояк. Придет время — поинтересуюсь. Итак, по­вторяю вопрос: на какой машине следовал к месту события ваш родственник? Ваш. Когда буду обсуждать это с вашим Президентом, спро­шу у него то же самое.

— Он был в шестисотом «мерседесе», — отве­тил Самед Асланович. Мол, еще спрашивает! В какой другой машине мог находиться столь важ­ный человек?

— Бронированный? С охраной? А испугался каких-то «Жигулей» цвета мокрых куриц?

Костя громко хмыкнул и покачал головой.

— Я вас предупреждал, — ответил он на жа­лобный взгляд хозяина кабинета. — У Александ­ра Борисовича необычная форма разговора. При­дется к ней привыкать. И лучше отвечать как есть, если желаете помочь делу. Если вам, Самед Асланович, подобная форма разговора кажется неуместной, тогда лучше сразу прервемся до по­лучения документов...

Самед задумался. Он очень хотел стать чрез­вычайным и полномочным послом именно здесь, в Москве. Это было видно по его глазам.

В Париже он бы чувствовал себя неуютно. В Париже не перед кем красоваться, не перед кем надуваться от важности, что Президент — трою­родный дядя. В Москве на это пока клюют. И тот факт, что он провел здесь свое детство, конечно, имеет значение.

— «Мерседес» был бронированный, — сказал он. — Но водитель не хотел лишних жертв. Сбе­жались зеваки, собралась толпа...

— Ну да, думали, что снимается кино, — кив­нул я. — Толпу часто одолевает просто любопыт­ство, пока не прольется первая кровь.

— А разве нельзя было прибавить газу? «Де­вятка» от «мерседеса» отлетела бы, как биллиардный шар от кия, — сказал Костя.

Вопрос был праздный. Ни водитель, ни трою­родный братец никакой решающей роли в том столкновении не играли. Дело было в другом. В «черном золоте», мать его так!

У меня давно была мечта посмотреть в глаза нашим академикам-атомщикам. Ну где ваша уп­равляемая термоядерная реакция, которую вы все время обещаете? Благодаря которой нефть пере­станет смешиваться с кровью. Откройте ее нако­нец!

А то ведь Аллах распорядился так, что наделил этим нефтяным богатством своих правоверных, которые и не знали бы, что с ней делать, если бы неверные не изобрели свои двигатели внутренне­го сгорания и прочие ракеты. И вот сталкиваемся лбами... Неверные им — ракеты и самолеты, «мерседесы» и «кадиллаки», а они им — свою нефть...

Замечательно все продумал Аллах. Наш Иего­ва, или Саваоф, спохватился поздно. Сунул, что осталось — нефть в труднодоступных местах: в тундре, в ледяных морях... И вот неверные идут на поклон к иноверцам. А те пользуются этим обстоятельством, надрываются, пересчитывая пачки долларов. И посмеиваются над белыми спесивцами, полагающими, будто этот мир со­здан для них.

3

Виктор Солонин спал в своем кресле возле иллюминатора, когда его кто-то грубо толкнул в плечо.

Он мгновенно проснулся, схватился за ствол автомата и туг же резко убрал руку. Сказал себе: спокойно. А то еще, чего доброго, этот черно­усый красавец нажмет на гашетку. С него станет­ся. Вон как покраснели белки глаз...

— Мани... Слушай, мани, валюту давай, да? — сказал ему нападавший и приставил ствол к его виску.

Похоже на захват самолета, подумал Солонин и увидел краем глаза, как несколько черноборо­дых мужиков потрошат бумажники пассажиров.

Это бывает. Сначала велят командиру лайнера лететь куда им хочется, а между делом собирают дань с богатеньких пассажиров.

— Ты бы убрал ствол, — сказал Виктор, делая вид, что хочет залезть во внутренний карман пид­жака.

Положение было безвыходное. Справа — ил­люминатор, за которым далеко внизу плыли об­лака, слева — испуганно сопящий толстяк, чье брюхо полностью загораживало проход. Тут ни­какие навыки, приобретенные в школе мистера Реддвея, не помогут.

— Русский, да? — кровожадно ощерился джи­гит и щелкнул для убедительности затвором.

— Я эмигрант, — сказал Виктор, — если вам это интересно. Мои предки до революции имели в России кое-какую недвижимость. Новые власти обещали разобраться и даже что-то вернуть.

— А почему в Тегеран летишь, а? — не отста­вал тот.

Наверное, чеченец, подумал Солонин. Не хотят лететь с пересадками, и тут я их понимаю. А как они пронесли на борт оружие, даже думать не хочу. Поскорее хотят домой.

— Эй, Сайд! — крикнул, обернувшись, высо­кий длиннобородый чеченец, пересчитывавший деньги из чужого бумажника. — Что за разгово­ры, слушай? Не дает, так пристрели и возьми сам!

Его борода была самой длинной, поэтому, возможно, он был у них старшим, хотя и выгля­дел моложе других. А по-русски говорит, чтобы их не поняли пассажиры, все как один смуглые брюнеты. Солонин чувствовал себя среди них альбиносом.

— Тут русский летит! — сообщил Сайд на­чальнику. — Что с ним делать?

Вот в чем проблема, подумал Солонин: раз русский, то вопрос лишь в том, какой казнью его казнить. Мучительной, медленной, или прикон­чить сразу.

Толстый сосед, обливавшийся потом от стра­ха, с любопытством посмотрел на Солонина. До этого, видно, держал его за англичанина. И вот надо же, какое неприятное соседство... Он даже попытался подняться, чтобы не запачкаться кро­вью неверного.