Игра по крупному

Незнанский Фридрих Евсеевич

Может, прямо сейчас пойти и позвонить Ту­рецкому и сказать, что вся их мотивировка, будто что-то сегодня должно произойти, высосана из пальца?

Турецкий обидится и — будет прав. Он, Соло­нин, сам видел эти выписанные даты разных соглашений, после которых следовали террористи­ческие акции, запугивающие, предупреждаю­щие... Надо доверять Турецкому. Как он вовремя просек эту комедию с установкой подслушек в доме свиданий... А ведь тоже риск, эфемерность, ничтожная вероятность. А на самом деле — ин­туиция, наитие, приобретаемые

с опытом.

Раздумывая и колеблясь, Солонин вошел в первый вагон и встал у самой двери...

Возможно, следовало бы войти в средний вагон, подумал он, ведь чаще всего взрыв случа­ется в середине поезда... Подумал и тут же отмел сомнение. В середине перегона случается взрыв, вот где. Там, в закрытом пространстве — наи­больший эффект. И страшнее выглядит по теле­визору.

Он стоял и смотрел на пролетающие во тьме тюбинги тоннеля.

Вот стало светлее — станция... Лица сначала проносились мимо, как размазанные по стеклу. Ни одного различимого. Потом он стал выделять их — сначала молодые лица, потом и другие.

Заставляя себя с особым вниманием присмат­риваться к мужчинам... Но что заметишь в этой толчее?

Так он доехал до конечной. Потом снова назад. Глаза заболели от напряжения. Опять воз­никло желание плюнуть и уйти. Позвонить Ту­рецкому и сказать, мол, чушь собачья, а не рабо­та! Давайте заканчивать. Что тут увидишь? Тем более народу все больше и больше. И все пялятся на лицо славянского происхождения, у которого стоило бы проверить документы.

Солонин, сжав зубы, заставлял себя присмат­риваться к публике, которая продолжала прибы­вать.

Итак, на месте террориста я совершил бы взрыв где-нибудь поближе к телестудии. Чтобы оперативно все засняли... Значит, должны бы эти чертовы террористы, если их не один, а несколь­ко, сесть в вагон за пару остановок отсюда... Но с какой стороны?

Опять начинаются предположения. Кто же выступит в роли террористов? Все те же чеченцы, набившие оскомину, либо кто-то под них? Не азербайджанцы же... Или армяне, которых давно здесь нет.

Чеченцы, он это слышал, обычно кучкуются, тусуются, или как еще это называется, в районе площади Ахундова. Что там — гостиницы, дома, где проживают родственники? Какая станция метро там ближе всего?

Он еще никогда не работал со столь неопре­деленными данными. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что... Нет, что — он как раз знает. Но вот куда идти?

Солонин почувствовал, как его прошибает пот. В метро становилось душно. Куртку он не решался распахнуть, чтобы никто не заметил, что там спрятано...

От этой духоты можно чокнуться.

И вдруг он увидел, как на станции «Нарима­нов» какой-то парень выскочил из вагона и, всех расталкивая, бросился к эскалатору. А в вагоне завопила дурным голосом женщина...

Солонин раздвинул уже закрывавшиеся двери, рванув предварительно стоп-кран, и тоже бросился через толпу, работая локтями, пока не настиг парня уже на эскалаторе, когда тот выдох­ся и остановился. Солонин одним движением перебросил его на соседний эскалатор, ползущий вниз, и там уже потащил за собой, расталкивая всех.

Поезд собирался трогаться, когда он замахал дежурной руками: стойте, остановитесь!

Наверное, он сделал правильно, что выкрик­нул по-английски. Под впечатлением от услы­шанного и увиденного она замахала жезлом, и двери, зашипев, стали открываться. Солонин сразу подвел упирающегося юнца к вагону, отку­да тот выбежал.

— Вот он, — закричала снова женщина, — он залез в мою сумку!

Солонин с ужасом посмотрел на нее. В сумку? Карманник? Какой прокол — он поймал карман­ника!

Юнец что-то шипел, стараясь вырваться... И вдруг в его руках сверкнул нож, от которого все, включая прибежавшего толстого полицейского, шарахнулись в разные стороны. Но тут нож со звоном упал на рельсы, скользнув между вагоном и платформой, а парень скривился от боли в вывернутой руке. Солонин оттолкнул его в сто­рону полицейского и вошел в вагон. Еще не хва­тало засветиться из-за какого-то карманника...

За ним в вагон вошли еще несколько мужчин, и двери снова закрылись.

Солонин подумал, что теперь он отделен от дверей, из которых разглядывал пассажиров на станциях, и стал проталкиваться вперед.

— Я сейчас выхожу, слушай, не надо толкать­ся, — недовольно сказал стоявший впереди муж­чина. Он обернулся, и тут же Солонину послы­шалось что-то вроде попискивания, исходящего из груди этого мужчины.

Только на мгновение, не больше, он встретил­ся взглядом с этим мужиком лет сорока. Что это он так быстро, пряча глаза, отвернулся? А попис­кивание откуда? Или уже мерещится?

Солонин схватил его в самый последний момент, когда тот собирался выходить. И держал, пока не закрылись двери.

— Слушай, я тебя знаю? — спросил он мужи­ка. — Мы ж давно не виделись! Помнишь меня?

Мужик рванулся к дверям, потом оттолкнул от себя Солонина, но — тщетно. Поезд уже ка­тился дальше.

— Не знаю я тебя! — зашипел мужик. — Что ты ко всем пристаешь?

— Ну как же... — не отставал Солонин. — Ахмед ты. Меня уже не узнаешь? Ты ж у Кадуева работаешь!

«Ахмед», или как его там, явно нервничал. Старался как можно скорее выйти из вагона. На следующей станции он почти вытащил на себе повисшего на нем непрошеного знакомца, но Солонин снова втащил его обратно.

— Что вы пристали к человеку? — возмуща­лись по-русски и по-азербайджански пассажиры.

— Да знаю я его! — воскликнул Солонин, краснея от возбуждения. — И он меня помнит. Только не признается... Ну что? Когда? На сколь­ко поставил? Где?! — Солонин уже кричал. — Ведь и сам не уцелеешь! Куда засунул, ну? Ведь рванет сейчас — никто не уцелеет!