Игра против всех. Три дня в Дагезане
Шрифт:
— Охотно верю. Всему, что вы говорили, верю. Не смотрите на меня, как на противника. Вы сообщили много интересного. Хотя и поторопились. Дмитрий Иванович еще не вошел в обстановку. Ему нужно ознакомиться с фактами, и тогда у него появится необходимость побеседовать с вами подробнее.
— Но мои обвинения против Филипенко вы игнорируете?
— Напротив. Я сопоставил их с тем, что вчера вам удалось проникнуть на Красную речку, и это подтвердило ваши подозрения. Существуют и другие основания, чтобы задержать
— Несомненно, — присоединился Сосновский. — Помимо прочего, он незаконно хранит немецкий карабин.
— Возможно сопротивление? — спросил Волоков.
— Если мы не опоздали, — проговорил Мазин. — Я видел его сына возле дома, а окно открыто. И мальчишка бойкий…
Он не ошибся. Матвей сопротивления не оказал. В доме его они застали рыдающую жену.
— Говорила я ему, извергу, — кричала она взахлеб, — не доведет тебя лихость до добра! Дострелялся, живодер! На кого ж ты нас с дитем бросил?!
— Где ваш муж? — спросил Мазин по возможности мягко.
— В горы побег. Как вертолет прилетел, как увидел Матвей милицию, затрясся весь, а тут Колька бежит: «Папка, за тобой!» Он быстро фуфайку натянул, оленины вяленой напхал в сумку и через речку подался.
Мазин оглядел поросшие орешником склоны над рекой. Выше их, совсем как в день его приезда, курились, темнели, смыкаясь в тучу, неизвестно откуда набежавшие облака.
— А Николай где?
— В сарае ревет. Боится показаться.
— Ладно. Не расстраивайтесь раньше времени. Борис, отдай свою пулю Дмитрию Ивановичу и расскажи о наших похождениях. А мне хочется с мальцом потолковать.
И он пошел через двор к сараю.
Охотничий вислоухий пес с опечаленным, растерянным взглядом ткнулся в ладонь Мазина шершавым холодным носом и отошел от двери, пропустив его в тесное помещение, где на березовом чурбаке сидел Коля и размазывал по щекам слезы.
Игорь Николаевич провел пальцами по взбившимся вихрам.
— Ревешь?
— Убью…
— Кого?
— Очкастого. Подстерегу в лесу и убью.
— Этим отцу не поможешь. Навредишь. Самого арестуют.
— Пусть!
— Нельзя, и сыщик!
— Пусть!
— А я сказал нельзя. Дело есть.
Коля поднял синие глаза. Они быстро заплывали слезами.
— Какой ты голубоглазый! Вытрись–ка, возьми платок. Два человека отцу твоему помочь могут — я и ты. Если тебя задержат, мне вдвое труднее станет. Поэтому кровную месть отложим до лучших времен. Сейчас работать нужно. Как думаешь, отец уйдет или поблизости скрываться будет?
Николай нахмурился, заколебался.
— Нужно мне доверять. Иначе нельзя. А я — тебе. Далеко отец?
— Не уйдет он…
— Тогда договор такой, вернее — задание. Не теряя ни минуты, отправляешься на поиски отца. Найдешь, скажешь: пусть не паникует. За то, что натворил, ответить нужно. Лишнего я не допущу. Пусть посидит день–два в лесу. Важно, чтобы ты знал где. И будь под рукой, чтобы я мог с отцом связаться, когда потребуется. Все запомнил?
— Запомнил.
— Доверяешь? Если нет, можешь отказаться.
Мазин дотронулся до грубо сложенной летней печки.
— Ночью мороз был, а у вас тут тепло.
— Папка топил. Что–то делал в сарае.
— Да… вот еще. Возьми, отдай отцу.
Игорь Николаевич держал в руке гильзу.
— Это… та, да?
— Она. Передай в знак доверия. И возвращайся побыстрее!
Он проводил взглядом мальчика, побежавшего через поляну к речке, и направился в поселок.
— Игорь Николаевич!
Галя шла навстречу, ступая по непросохшей траве мокрыми синими кедами.
— Галочка, вы сегодня хорошо выглядите.
— Благодарю, товарищ подполковник!
— Вы решили обращаться со мной официально? А я–то мечтал побродить с вами по горам, поискать эдельвейсы.
Галя вынула увядший цветок из карманчика стеганой куртки.
— Пожалуйста.
— Что это?
— Эдельвейс.
— Такой невзрачный?
— Я вам тоже невзрачной покажусь, когда присмотритесь. Поэтому попросите вашего друга, майора, отпустить меня домой. Мама заждалась. Я ж собиралась туда и обратно, а застряла.
— Возможно, вы ему понадобитесь.
— Зачем? Матвея ловить?
— Вы уже знаете?
— А то! Говорят, из–за золота он рехнулся. Двух человек убить, это ж нужно! Психопат несчастный!
— Вы верите в эту историю?
— Так сбежал же он. Был бы не виноват, зачем бежать?
— Мысль ваша, Галочка, только кажется логичной.
— Что, не так?
— Не знаю. Много странного.
— Странное знаете что? Вот видишь человека, и в голову тебе не приходит, что видишь его в последний раз. Михаил Михайлович сказал: «Иду за лампой!» И не вернулся… Ужасно это! А вчера возвращаемся мы с Олегом, вечереет, снежок чуть срывается, Демьяныч навстречу. «Здравствуйте, говорю, — дедушка! Куда собрались на ночь?» А он ласково так, уважительно: «Матвея иду проведать, подарочек есть для него». Сверток под мышкой держит. И пошел… Навсегда…
— Демьяныч направлялся к Филипенко? Что было в свертке?
Галя покачала головой:
— Я вам, Игорь Николаевич, про то, что в душе возникло, рассказываю, а вы сразу на служебный лад переворачиваете. Сухой вы человек. Потому и эдельвейс вам не понравился. Не знаю я, что в свертке было.
— Да, Галочка, потерял я, видно, в ваших глазах. Кажется, опять гроза собирается.
Он посмотрел на тучи, утрамбовавшиеся на этот раз не на пути в долину, а сбоку, в понижении между горами.