Игра с джокером
Шрифт:
Что она мальчишку подарками завалила, я об этом и не говорю. Я пытался ей внушить, что для него это вредно, такое баловство, но она только отмахивается.
– Да ладно, дед! Пусть за все годы разом получит! И пережил он много...
Вот такая она - порой её ничем не проймешь.
Ну, а как она исчезла, вы, товарищ полковник, ко мне приезжаете и говорите.
– Будем, дед, весь твой рассказ о славных подвигах на магнитофон писать.
– Это зачем?
– спрашиваю.
– Страховку тебе создадим. Если вдруг
Как не понять? Понял ещё получше, чем ты воображал. Да и знал я, что вы, товарищ полковник, плохого не посоветуете.
Вот и записали мы рассказ до того момента, как в особняке остались, вместе с запертыми заложниками и сбежавшим "профсоюзом"... А теперь, значит, дальше продолжаем.
Вы, товарищ полковник, как в воду глядели. На следующий день заявляются ко мне двое.
– Соловьев Михаил Григорьевич?
– Точно, я, - отвечаю.
– А в чем дело?
– Да ничего особенного. Вас один генерал в Москве видеть желает, так что поехали.
Вот-те на, "ничего особенного"! Как будто меня каждый раз генералы к себе требуют!
Вот везут меня на самолете, потом на машине, привозят в знатный кабинет, где сидит толстенный генерал, весь улыбчивый.
– Здравствуйте, Михаил Григорьевич!
– восклицает.
– Я - генерал Пюжеев, Григорий Ильич, а подчиненные, если хотите знать, мне кличку Повар дали. Вот сядем мы с вами и поговорим, два одиноких старика, которые ещё давние времена помнят.
– А почему именно со мной, товарищ генерал?
– спрашиваю.
– Как будто одиноких стариков на свете мало.
– Да потому что вы, Михаил Григорьевич, особенный! Вон какие дела в одиночку наворотили! Несколько банд разнесли, и такую преступную организацию разоблачить пособили! Теперь надо дело до конца доводить...
– В каком это смысле?
– спрашиваю.
– Да в том, что вы мне все рассказать должны. А уж потом решим, как вас лучше к делу приставить.
– Так я уже все рассказал, - говорю.
– И запись магнитофонная в какой-то секретный отдел отправлена. Все, как на духу, перед властями признал, а уж какой ход этой записи давать - это их дело, пусть решают.
– Вот как?
– переспрашивает, нахмурясь.
– На магнитофон записано? Это вы зря, Михаил Григорьич. Это вы погорячились.
– Да я что...
– пожимаю плечами.
– Я привык исполнять. Что мне скажут - то и делаю.
Он смеется, добродушней некуда.
– Это хорошо. А запись... ну, пусть будет. Мы, я думаю, все равно с вами договоримся.
– Нет, - отвечаю.
– Нет?
– опять переспрашивает, удивленно так.
– Да потому что я, как понимаю, вам прежде всего в качестве стрелка нужен.
– И это тоже. Нельзя ведь свой талант в землю зарывать. А у вас не талант, у вас гений!
– и от дружелюбного смеха так заходится,
– Вот то-то и оно, - говорю.
– Не могу больше стрелять по приказу. Да, взял оружие в руки и в бой полез. Но у меня личное было, я за друга мстил. А по первому слову укладывать человека, про которого я ничего не знаю... Было дело, выполнял такие задания, когда молод был, и Бог мне судья. Но теперь для себя пожить хочется, без крови. Поэтому, как в старину говаривали, Христом-Богом прошу, отпусти душу на покаяние.
– А если не отпущу?
– спрашивает.
– Упрусь, - говорю.
– Я не зарекаюсь, что больше никогда в жизни оружие в руки не возьму, но если возьму - только по собственному выбору. Потому что иначе вы меня в психопата превратите, в придурочную машину для убийства... Вон, что с Людмилой сделали! И не стыдно вам?
– Ну, Людмила, - говорит, - не твоя забота. И не моя, кстати, тоже...
– и вдруг хитро прищуривается.
– А взамен Людмилы пойдешь? Под мое честное слово, что её из этих дел выпустят?
– Как же вы её выпустите, - говорю, - если она неуправляемая, как необъезженная кобыла, и вы сами сейчас наполовину признали, что она даже вас не слушает?
– Когда надо, прислушается, - усмехается этот генерал Повар. И очень мне его усмешка не нравится.
Вот я и бухнул сгоряча.
– Если кого послушается, так меня, а не вас!
Он поглядел на меня, подумал... И, к моему удивлению, совсем развеселился, а не разозлился. Я-то был готов к тому, что он меня сейчас в порошок сотрет.
– Так значит, она тебя и подготовила, да? На две руки сыграла? Вот ведь...
– и головой качает, нужных определений для неё не находя.
– Отпустите вы её, - говорю.
– А я уж, ладно, и за неё отработаю.
– Нет, Михаил Григорьевич, - улыбается он.
– Так не пойдет. Считайте, что этого разговора не было, и вы совершенно свободны.
Да, умеет он проигрывать, сразу видно. А иначе генералом бы не стал, так? и понимаю я, что ускользнул от чего-то очень серьезного, что огромные ставки были на кону, и не сводился вопрос к тому, пойду я работать исполнителем поручений генерала Повара или нет. Что именно за кадром осталось, мне, разумеется, не додуматься, да и не касается это меня. Главное, что я свою жизнь для себя сохранил.
– Вас сейчас в аэропорт отвезут и на самолет посадят, - говорит он.
– Лучше не надо, - отвечаю.
– Вы мне просто билет выдайте, или деньги на билет. Я кое-кого из московских знакомых навестить хочу.
– Как скажете, - говорит с улыбочкой.
И очень по-дружески меня провожает, руку жмет.
Я выхожу на улицу, иду по морозцу, потом в метро спускаюсь. И тут кто-то меня за плечо трогает. Оглядываюсь - Людмила!
– Вылезаем наверх, дед, - говорит.
– Давай я тебя напоследок обедом накормлю.