Игра с летальным исходом
Шрифт:
Крестный вздохнул ностальгически.
– Ты, Ваня, великий человек. Ты себе цену не знаешь. Я – знаю. И еще знаю, что пить мы должны этот противный латиноамериканский самогон, который ты пить не хочешь. Ты должен. Потому что, ты работаешь так же как мы тогда – тридцать-сорок лет назад. Впрочем, нет – ты работаешь лучше. То, что ты сегодня сделал, я бы, например, сделать не смог, и уверен, что этого не смог бы сделать сегодня никто из моих мальчиков.
– Они хорошо мне помогли...
– Пулеметы?.. Так, ведь – исполнительные ребята. Их
Подвыпивший Крестный был в хорошем настроении и возбужденном состоянии.
– А что, Иван? Надо бы тебе отдохнуть.
– Я не устал.
– Я, Ваня, устал. От тебя. Мне бы самому отдохнуть. Но знаю, что тебе на месте не усидится. Начнешь самодеятельность разводить, Никитина искать станешь...
Иван усмехнулся.
– Стану.
– А зачем, Ваня?
– Этого я и сам не знаю. Он меня на мушке держал. И отпустил.
– Ну и что?
Крестный явно недоумевал.
– Хочу понять – почему?
– Но это же невозможно, Ваня! Не поймешь, пока сам не скажет. Не старайся. Лучше – выпей со мной.
Крестный смотрел на него огорченно-ласково, как на капризного упрямого ребенка.
Из моря спиртного, которое было к их услугам, Крестный выбрал гаванский сухой ром.
«Такого дерьма, – подумал Иван, – мне пить еще не приходилось». Но Крестный смаковал это кубинское пойло с явным удовольствием.
– Нет, Ваня. К Никитину ты не суйся. Он опасный человек. Я даже думаю, он сам тебя найдет. Если найдет, конечно...
Крестный вдруг развеселился. Взгляд его стал заговорщицким.
– Нет, нет и нет, Ваня. Никитина ты не трогай. А отдохнуть нам с тобой все же требуется. Это мы заслужили. Ты заслужил.
Он вновь схватился за бутылку, плеснул в низкие широкие стаканы вонючей жидкости, напоминавшей по запаху растворенную в ацетоне резину.
– Давай. За нас! За победителей!
– Мне хватит. Я больше не пью.
– Ваня, я хочу выпить за нас с тобой. С тобой. Выпить. За нас. С тобой. Сколько, в конце концов, можно работать! Можем мы с тобой выпить за нас? Мы можем отдохнуть или мы не можем?
Крестный нес явную чушь. Работать его никто не заставлял. Он всегда сам решал – браться за очередную работу или нет. Ощущение подневольности своей жизни, отголоски которого Иван слышал сейчас в его словах и его тоне, тоже, вероятно, было ностальгическим, этаким психологическим атавизмом брежневско-андроповской эпохи.
Иван, может быть, впервые заметил, что Крестный стар. Пройдет еще несколько лет, и однажды он резко – за полгода-год – постареет так, что станет просто дряхл. Сейчас он еще не старик, тогда он будет уже не стариком, он будет полутрупом. Иван сравнил Крестного с собой и посмотрел на него долгим и не мигающим взглядом, в котором читалось знание будущего.
Впрочем, от зрачков глаз Крестного взгляд Ивана отразился как от зеркала, не проникнув внутрь.
– Что, Ваня, не хочешь отдохнуть? Обманываешь меня. Я же по глазам вижу – о вечном думаешь.
Крестный хмыкнул.
– Туда мы всегда успеем. Ты о земном, Ваня, подумай. Бабенку себе никакую не подобрал? Чтобы отдых полноценным вышел?
Иван сверкнул на него глазами, промолчал.
– Ну, знаю, знаю, что ты всегда один. А я и ничего, я только пошутить хотел. Ты кличку свою слышал? Как менты тебя окрестили?
Иван молчал.
– Не слышал. Ну так, слушай. Ты у них зовешься – «Отмороженный».
Крестный не засмеялся, а именно – захихикал – по-стариковски мелко и противно.
– Вань, а ты, случаем, яйца себе в Чечне не отморозил? Это я опять насчет баб. У тебя там в штанах все в порядке?..
Иван начал раздражаться. Он молчал, но смотрел на Крестного в упор.
Странное дело, обычно всегда выдержанный и тщательно выбирающий слова Крестный разговаривал нагло и вызывающе. Правда, Иван впервые видел Крестного пьяным. Откуда ему было знать, что пить тот совсем не умел – пьянел очень быстро и становился агрессивными и неосторожным, начинал любить риск и авантюры.
И еще – откуда было знать Ивану, что Крестный его ненавидит, если тот и сам толком этого не понимал. Крестный всегда с нетерпением ждал возвращения Ивана с задания, и каждый раз, когда он возвращался, чувствовал вместе с радостью и удовлетворением от того, что Иван жив и дело сделано, какое-то непонятное для себя, отравляющее радость разочарование. Словно что-то, чего он долго и тайно ждет, вновь не произошло.
Однако человек, который осмелился бы ему сказать, что он ждет смерти Ивана, рисковал бы заработать аккуратную дырку во лбу.
Крестный в ответ сказал бы, что он любит Ивана, и был бы абсолютно искренен. Отношение Ивана к смерти Крестный знал, хотя и не понимал никогда.
Сам он смерти не боялся, как он сам себе не раз говорил, но очень хотел бы, чтобы она наступила не раньше, чем жизнь ему надоест.
А жить ему все не надоедало, и не надоедало.
Готовность Ивана к смерти, жажда смерти, делая его в глазах Крестного лучшим киллером, которого он только мог себе представить, одновременно пугала его тем, что он терял рычаги управления этим человеком. Иван уже больше года работал с ним, но Крестный так и не понял, почему тот ему подчиняется. А установить четкую иерархию их отношений ему было необходимо.
Он уже просто сломал голову – как ему поставить Ивана на то место, которое ему отведено самим Крестным и логикой их с Иваном взаимоотношений.
Может быть взгляд Ивана, в котором он прочитал больше, чем ему хотелось бы, может быть непреодолимая независимость его поведения, постоянно возвращали Крестного к мысли о том, что необходимо избавиться от принципа паритетности в их отношениях, четко распределить роли. И он постоянно искал зацепку, чтобы оправдать то, что он давно уже задумал, но все не решался осуществить, боясь непредвиденных последствий, непредвиденных реакций Ивана.