Игра с летальным исходом
Шрифт:
Ровно в 00-01 минуту понедельника он встал и направился мимо толпящихся у костра охотников, мимо бассейна с трупами двоечников-неудачников, мимо импровизированной автостоянки, охраняемой двумя сторожами, тоже из числа охотников. На стоянке столпилось десятка два иномарок, готовых через полчаса ринуться по следам Ивана, преследовать его, догнать и разорвать на части.
Иван пешком направился в сторону шоссе.
Глава V.
В понедельник поздним утром опергруппа, руководимая майором Коробовым, изнывала от жары, прогуливаясь,
В парке было практически пусто, что значительно облегчало задачу опергруппы.
Коробов поджидал делегацию из Балашихи – Старшину, качавшего там права уже больше года, и трех приближенных к нему лиц.
Прозвище «Старшина» у балашихинского лидера происходило вовсе не от фамилии, а от его внешности, имиджа. Фамилия его была Коцубняк, был он квадратный, голос имел громкий и властный, кулаки – пудовые, мысли – прямые и в силу того – короткие, так как длинные в голове не умещались. Словом – типичный старшина, договориться с которым не было ни какой возможности.
Этот его старшинский характер и оказался решающим аргументом, решившим его судьбу, а вместе с ним – и судьбы его клевретов. Аналитики предложили ликвидировать, Никитин утвердил, и Коробов вынужден был задействовать заранее заготовленный план ликвидации Старшины. Им самим же и разработанный.
Но одно дело, сочинять план, сидя в прохладном кабинете на бывшей площади одного из вождей революции, другое – торчать на этой, неизвестно откуда взявшейся, майской жаре, осуществляя «предоперационное привыкание к месту проведения ликвидации», которое в оперативном плане казалось верхом предусмотрительности, а в реальности оказалось верхом идиотизма.
Оперативники Коробова на солнце разомлели, мозги их от жары поплыли, движения стали вялыми и замедленными. Оперотряд прямо на его глазах терял боевую форму. Это Коробова раздражало, злило, он нервничал, хотя и понимал, что сам во всем виноват.
Коробов назначил встречу Старшине от имени мифической «кремлевской» группировки, претендующей, якобы, на установление своих порядков в самом центре Москвы и ведущей теперь переговоры с окраинными московскими группами о переделе сфер влияния.
«Кремлевскую» группу придумал Никитин, когда аналитики сообщили ему, что поменять, на их взгляд, необходимо не менее восьмидесяти процентов состава лидеров групп, контролирующих Москву, а Коробов доложил, что за основу планов по каждой из операций ликвидации за основу взята типовая ситуация – вызов объекта ликвидации на встречу с подставным лицом.
«Твоими мозгами – водку хорошо закусывать», – сказал ему Никитин, наорал, но с должности не снял, к чему Коробов был уже готов, а тут же набросал на листочке обобщающую легенду о кремлевской группировке. Это Никитин умел и Коробов его за это уважал.
Детали Коробов разработал самостоятельно, сам выбрал подсадных подходящей комплекции, сам проследил, чтобы постриглись они под ежик, сам одел в «адидас», сам выдал им «макаровых». Словом, все сделал как надо, по уму, как учили – в лучшем виде.
Но тут в «Белую стрелу» заявился Никитин собственной персоной, все переломал и переделал по своему. Накачанных ребят с короткими стрижками, отобранных Коробовым, Никитин послал в патруль, новых выбрал худых, длинноволосых, одел их в пиджаки, белые рубашки, галстуки, оружия не дал вообще никакого.
Серега Коробов на него обиделся, надулся, и сейчас чувствовал себя как водяной котел с перегретым паром и засорившимся клапаном.
Трехсотый «мерс» с балашихинским Старшиной появился на углу Аллеи Большого круга и Аллеи Пролетарского входа за десять минут до назначенного срока, причем не со стороны шоссе Энтузиастов, как было договорено со Старшиной, а от Круглого пруда. Он пер по пешеходным дорожкам, газонам, ломая кусты и круша скамейки.
У Коробова глаза полезли на лоб. Что за херня такая? Что ж они делают, суки? Сейчас же менты слетятся как воронье, какая ж тогда в пизду ликвидация! Они ж всех живьем похватают!
«Мерс» вылез на перекресток аллей, зацепил левым крылом «девятку» с никитинскими «кремлевскими» подсадными, и не обращая никакого внимания ни на них, ни на кого вообще, газанул по пустынной Аллее Пролетарского входа в сторону шоссе Энтузиастов.
Коробов растерялся. Он ясно видел, что за рулем «мерса» сидел Старшина, лицо его было в крови, а рядом с ним уткнулся в лобовое стекло обладатель мощного бритого затылка. Старшина не взглянул даже в сторону тех, на встречу с которыми, вроде бы, ехал.
Не успел Коробов прийти в себя, как новое явление поразило его не меньше прежнего.
Он даже рот приоткрыл, глядя, как по пути, проложенному «мерседесом» Старшины», одна за другой продрались две «ауди» и один «форд» и, мелькнув перед носом парализованного изумлением Коробова, устремились к шоссе по Аллее Пролетарского входа.
– Коробов, блядина, ты что, язык в жопу, что ли, засунул? – услышал он голос Никитина по открытому радиоканалу. – Где Старшина? Почему молчишь?
– Товарищ полковник Никитин, – слова у Коробова разъезжались, как лыжи на льду. – У меня тут – хрен поймешь, что творится...
– Где Старшина?
– Он едет по шоссе Энтузиастов...
– Куда едет? В Москву?
– Я не знаю, Никитин...
– Уволю, сука! В дворники пойдешь...
– Он ранен, Никитин!
– Что ты сказал? Вы его отпустили?!
– Это не мы, товарищ полковник. Он мимо нас не глядя пролетел.
– А вы рты пораскрывали! И стояли, молча, да?
– Никитин, за ним погоня!
– Какая, в пизду, погоня? Ты же не знаешь даже, в какую сторону он едет!
– Это не мы, Никитин. Три иномарки – «форд» и две «ауди».