Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")
Шрифт:
– Хренасе, по неосторожности, - восклицаю возмущенно, приподнявшись на локте, - Это что ж получается - я нынче мог глупо сгинуть от шальной пули стрельца-недоучки вместо того, чтобы геройски погибнуть от выстрела предателя боярина?
– Дык, плетей всыпали ужу энтому шалопаю, да в поруб заперли до утра, - словно оправдываясь, пожимает плечами гвардеец.
– Дите он еще совсем. Не убивать же его?
М-да. Получается, что никто на меня не покушался. Почему же я не чувствую облегчения от осознания сего факта?
Утром чуть свет проснулся
В следующий раз разбудил помощник лекаря, заявив, что требуется осмотреть и перевязать рану. Занимаясь моей головой, мужик то и дело горестно вздыхает и что-то плаксиво бормочет себе под нос. Я сперва отнес его стенания к серьезности раны и даже расстроился. Однако если рана столь серьезна, то почему ею занимается не сам лекарь? И где мой телохранитель? За последние дни как-то привык, что Савелий всегда находится рядом.
– Слышь, мужик, обращаюсь к бородатому медбрату после того, как тот наложил на мою голову свежую повязку, - А где мой тело... В смысле, где Савелий? Почему его нет на месте? И почему меня не навестил Илья?
Бородач как-то странно посмотрел на меня, и его телячьи глаза неожиданно наполнились влагой, готовой вот-вот прорваться через веки.
– Ох, сгубил лихоимец благодетеля Илью Абрамыча, - проговорил, словно провыл он и, быстро семеня, удалился из комнаты.
Ничего не понимая смотрю на закрывшеюся за мужиком дверь. Что случилось с лекарем? И куда запропастился Савелий? И где мой завтрак?
Обуваюсь и встаю, отыскивая взглядом кувшин с водой и деревянное корытце, над которым гвардеец сливал мне на руки во время умываний. Ополоснув лицо, выхожу из комнаты.
С первого этажа доносятся тревожные голоса, среди которых различаю бас воеводы. Спускаюсь по крутым ступенькам и первым замечаю худого боярина, чей голос похож на тот, что слышал в первую ночь пребывания в этом сумасшедшем мире. Завидев меня, он зло щурится и поджимает верхнюю губу так, что реденькая бороденка смешно выпячивается вперед.
– Ты уж извини, Дмитрий Станиславович, что оставили тебя, болезного, без присмотра, - обращается ко мне воевода.
– Да вишь какая беда приключилась. И как только этот злыдень в княжеские гвардейцы затесался? Ну, уж у нас он за все ответит.
– Да что случилось-то, Афанасий Егорыч?
– не выдерживаю я.
– Так ты не знаешь ничего!
– доходит наконец до воеводы.
– Гвардеец-то, что Петр Алексеич подле тебя оставил, злыднем оказался. Лекаря Илюху нынче ночью зарезал.
– Как зарезал?
– вопрошаю окончательно опешив.
– А это ты у Никиты Олеговича спроси, - кивает воевода на крючконосого.
– Кабы не он, неизвестно что еще этот злыдень натворил бы.
Перевожу взгляд на боярина. Тот еще сильнее поджимает бороду и цедит сквозь зубы:
– Окружил себя Светлейший невесть кем. В энтой его гвардии почитай одни воры да проходимцы собрались.
Вот это наезд!
– Может ты, боярин, и меня за проходимца считаешь?
– надменно задираю подбородок и пытаюсь выразить взглядом как можно больше негодования таким бесцеремонным наездом на Светлейшего Князя.
– А я и не знаю тебя вовсе, - ничуть не смутившись отвечает тот.
– Появился невесть откуда. Может и проходимец.
– Слышь, чувак, ты за базаром-то следи! А то и ответить можно!
– А мне ответа бояться не пристало!
– Полно вам, бояре!
– воевода с силой лупит кулаком по столу, отчего пустая деревянная миска, подпрыгнув, падает на пол и по дуге, будто бы обходя грозного хозяина, катится в угол.
– Нешто мало забот, что вы еще меж собой свару учинить решили?
Еще раз окинув меня злобным взглядом, худой выходит из дома, нарочито громко топая. Двое дюжих молодцов, чей вид объясняет смелость заезжего боярина, следуют за ним.
– Не рано ли ты встал, Дмитрий Станиславович?
– спрашивает воевода.
– Может, вернешься в кровать, а я сейчас распоряжусь, чтобы тебе завтрак принесли? А то тут вишь какие дела...
– Погоди, погоди, Афанасий Егорыч. Объясни мне толком, что произошло-то? Не поверю я, чтобы Савелий вот так вот просто взял, да и зарезал лекаря. На кой ему это?
– Да я и сам ничего толком не пойму, - разводит руками хозяин дома.
– Но не будет же врать Никита Олегович? Какой ему резон на какого-то гвардейца напраслину возводить?
Далее он поведал о том, как перед рассветом его подняли по требованию столичного боярина, который рассказал, как поздним вечером прогуливался перед сном в сопровождении своих холопов и возле одного из домов разминулся со спешащим куда-то лекарем. Не прошли и несколько шагов, как раздался крик. Обернувшись, увидели убегающего человека и оседающего на землю Илью, в груди которого торчал нож. Несмотря на темноту, и боярину, и холопам удалось разглядеть лицо убийцы. Если холопам он был не знаком, то московский гость сразу понял, что где-то его видел, но не мог вспомнить где.
Отослав одного из холопов разыскать старшину ночной стражи, боярин отправился в отведенный ему дом и всю ночь не мог уснуть, пытаясь вспомнить, где видел убийцу. А когда наконец вспомнил, то поспешил к воеводе. Вызванного за дверь моей комнаты Савелия опознали и холопы, а опознав, набросились и скрутили.
– Вот такая вот непонятная беда приключилась, Дмитрий Станиславович, - закончив рассказ, покачал головой воевода.
Усевшись на лавку и машинально взяв со стола пирог, жую не ощущая вкуса. Либо я параноик, либо горбоносый задумал убрать именно меня, а Савелия устранил лишь как помеху. Собственно, чем я помешал этому столичному боярину? Только тем, что якобы видел его в ту злополучную ночь, когда было совершено покушение на Светлейшего. И дернул меня черт сообщить ему об этом. Тем более, что в действительности я его вовсе не видел, а всего лишь слышал похожий голос. Но теперь-то, судя по его реакции, ясно, что то был именно он.