Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")
Шрифт:
Если меня сразу не повяжут, надо до кучи прибить и Сэма. Хотя, он-то в чем виноват? Не насильно же он вливал мне в глотку свой спирт. Да и не спиртом я вчера нажрался, а вполне цивильным вином из деревянных бочонков. А главное, случилось почти то, что я хотел. Отправят меня теперь куда подальше. Вот только вернусь я оттуда, скорее всего, гораздо позже, чем материализуется Дэн. Да и молодость вряд ли сохранится, скорее наоборот.
– Лихо ты, Дмитрий, приложил энтого. Убил поди?
– раздается голос за моей спиной.
– А этого тоже ты уделал? Это кто ж такие?
Оборачиваюсь и
Федор, похоже, видел мою расправу над вторым нападавшим. Судя по его реакции, или ее отсутствию, он этих абреков то ли не знал, то ли не узнал в полумраке.
Заскрипели, отворяясь остальные двери. Из них начинают выходить люди, коих постепенно оказывается несколько больше, нежели вчера присутствовало на пирушке. Из того номера, у которого я застал абреков, пригнувшись под низкой для его роста притолокой, выходит Петр Алексеевич.
– Это кто ж тут безобразничает, спать людям не дает?
– вопрошает он, почесывая бороденку.
– Ты, что ли, Дмитрий Станиславович? Все никак удаль свою не натешишь? Мало ты вчера с боярами Соболевыми руками боролся? Выдумал же такую забаву.
– Я-а?
– А то кто ж? Позабыл спьяну? Вот так ты и в степи небось оказался, - он укоризненно покачал головой.
– Негоже так напиваться ученому мужу. Тем более, что слаб ты, я погляжу, для этого дела. А ну, дайте сюда света поболее. Глянем, кого тут Дмитрий поборол средь ночи.
Пока я перевариваю услышанное, вдоль стен зажигают еще несколько свечей. Кроме того, у некоторых подошедших в руках тоже присутствуют свечи. Коридор освещается довольно ярко. Собравшиеся внимательно осматривают распростертые на полу тела. Тот, которого я использовал в качестве стенобитного орудия, лежит без движений, закатив широко открытые глаза. Первый уже не хрипит, а подвывает, лежа на спине и придерживая здоровой рукой пострадавший локоть. Не завидую я ему. Более того, искренне соболезную. Помнится, когда я выбил плечевой сустав, так потом несколько ночей спать не мог, так сильно болело. Так мне тогда сустав даже вправлять не пришлось - он сам встал на место. А у этого страдальца локоть вон как смещен, видно даже сквозь одежду. Вот чем хороши уличные драки, так это тем, что после драки все разбегаются и не видят последствия своих необдуманных, или как любят говорить судьи на соревнованиях, неконтролируемых, действий, избегая тем самым душевных терзаний по поводу совершенных поступков.
– Они первые на меня напали, - начинаю оправдываться, понимая, что мои слова звучат, мягко выражаясь, по детски. Вот сейчас разберутся, что я зашиб их товарищей и сорвал им запланированную реконструкцию какого-нить исторически значимого покушения, и наваляют мне таких люлей. А может, и прикопают в снегу. Отвезут мой трупик подальше в поле, и буду я там лежать в сугробе до весны, пока какой-нибудь крестьянин не наедет на меня трактором. Опасливо поглядывая на собравшихся, прижимаюсь спиной к стене и добавляю: - Я вышел по нужде, а они на меня с ножиками кинулись. Я даже сообразить ничего не успел.
– Не успел сообразить, говоришь?
– один из вчерашних бородатых сотрапезников, он же один из храпунов, что спали со мной в одной комнате, осмотрев поверженных, подозрительно смотрит на меня.
– А что ж ты делаешь ночью с людьми, ежели успеваешь сообразить? Разрываешь их напополам? Али еще что страшнее?
– Они первые напали, - повторяю еле слышно, внутренне уже смирившись с тем, что сейчас со мной случится что-то страшное и неизбежное.
– Караульные убиты!
– доносится крик с лестницы. Оттуда появляется встревоженный Алексашка, - Петр Лексеич, караульных кто-то зарезал!
Все присутствующие молча смотрят на него. Прямо немая сцена из "Ревизора". Вот только почему-то кажется мне, что это вовсе не игра. Эти абреки нападали на меня вполне серьезно. Если второй мстил за товарища, то у первого не было никаких причин для нападения. Вспоминаю якобы спящего караульного у дверей. Получается, что он был мертвый? Но он же был один. А Алексашка кричит о караульных. А горбун? Так он, значит, заодно с этими бандюками? Так вот что за Эсмиральда пряталась за печкой. Так это меня могли еще тогда прирезать, когда я ходил за водой! Да что здесь такое творится? Куда это я влип?
– Да что здесь такое творится?
– вопрошаю вслух и смотрю на долговязого.
– А вот мы сейчас узнаем, - говорит он и обращается к собравшимся, отсылая, кого взять солдат, да перевернуть в поисках подозрительных личностей и двор, и дом, кого проверить обоз.
– А мы пока здесь разберемся. Дмитрий, иди-ка за мной. Алексашка, тащи этого, что живой, поспрашиваем.
Поняв, наконец, что меня пока убивать не собираются, шагаю за Петром Алексеевичем в комнату. Сзади раздается жуткий крик. Оборачиваюсь. Оказывается, Алексашка, намереваясь тащить за нами бандита, схватил его за покалеченную руку, отчего тот и взвыл благим матом.
– Тьфу ты!
– сплюнул испугавшийся крика денщик и влепил орущему подзатыльник, отчего с головы того слетела папаха.
И почему я окрестил этого страдальца абреком? Вполне славянская физиономия с носом-картошкой и шапкой русых волос. Вероятно, мохнатая папаха вызвала определенные ассоциации.
Дальнейшие события повергли меня не то чтобы в шок, а в некий умственный нокдаун. Пытаясь осмыслить и понять происходящее, мой мозг постоянно находился на грани, перейдя за которую, обладатели этого макета ядра грецкого ореха начинают счастливо и беззаботно улыбаться.
Сначала я рассказал Петру Алексеевичу о своем столкновении с абреками. Потом, о том, как ходил за водой, о странном поведении горбатого, о ком-то, прячущемся за печью, и о спящем, как мне тогда показалось, караульном. Когда я закончил, долговязый кивком головы отправил куда-то Алексашку. Кроме нас в комнате остались Федор и ночьной разбойник с вывихнутой рукой.
– Ну что ж, послушаем теперь ночного гостя, - заявил Петр, и Федор пинком в спину толкнул стоящего на коленях абрека.