Игра с тенью

Уилсон Джеймс

Она вывела меня из затруднения, продолжив:

— Вы сами этим занимались?

— Нет, — ответил я. — Я все еще предпочитаю карандаш и кисть.

— И почему же так, мистер Хартрайт?

Этот допрос так сильно отличался от того, что я ожидал, что мне пришлось на минуту задуматься. Наконец я сказал:

— Потому что мне кажется, что фотография всего лишь бесстрастно отражает факты.

Она не дала мне даже секундной передышки.

— Тогда как ваш карандаш?…

— Тогда как карандаш может, я надеюсь, —

в верной руке — намекнуть на истину. Возможно, это не одно и тоже.

Она уставилась на меня бесстрастным взглядом, так что было не понять, сочла она меня сумасшедшим, занудой или оригинальным мыслителем. Потом осторожно открыла секретер, стараясь, чтобы переполнившие его бумаги не посыпались на пол, и достала небольшую записную книжку и карандаш.

— Вы не возражаете, если я это запишу? — спросила она, уже начиная записывать. — Я пишу статью.

— Ну вот, — сказала Мэриан с веселой фамильярностью, которая снова меня озадачила, — готовься увидеть свои слова в очередном номере «Куотерли ревью».

Леди Истлейк рассмеялась.

— Только под его собственным именем, — сказала она. — Кем бы я ни была, я не воришка. С чего ты взяла, что я захочу выдать мысли мистера Хартрайта за свои?

Она отложила записную книжку и опустилась в кресло у огня, сделав знак Мэриан, чтобы та села рядом. Она вздохнула и вытянулась в кресле, без слов демонстрируя крайнюю усталость. Я подумал, не было ли это комментарием к моим словам, и невольно покраснел.

— Простите меня, — сказала леди Истлейк. — Мне только что пришлось вынести очередной визит миссис Мэдисон. Вы не встретили ее, когда входили?

— Мы видели какую-то женщину, — сказала Мэриан.

— Она была здесь не больше четверти часа, но ощущение такое, будто прошло три дня. Боюсь, моя способность говорить о детской одежде быстро иссякла. Я попробовала перейти на погоду, но даже это было слишком смело.

Вошел Стоукс и начал накрывать для чая низкий столик у кресла леди Истлейк. Она осторожно наблюдала, склонив голову набок, пока он не отошел, а потом продолжила уже тише:

— Она из тех женщин, кто считает, что особа ее пола не должна иметь никаких взглядов. И ни в коем случае не читать книг. В чем, надо сказать, она может служить превосходным примером.

Мэриан рассмеялась. Леди Истлейк стала разливать чай, потом поставила чайник и тронула руку Мэриан.

— Поэтому я так ценю общество вашей невестки, мистер Хартрайт. Она держится на одном со мной уровне. У нее всегда найдутся свежие и интересные мысли, куда бы ни завело меня бурное воображение.

— Я знаю, как она ценит вашу дружбу, леди Истлейк, — ответил я. — У нас дома ей наверняка подчас не хватает таких собеседников.

— Но это неправда! — воскликнула Мэриан.

— Она мне рассказывала совсем другое, — сказала леди Истлейк. — Вы ведь пишете, не так ли, мистер Хартрайт?

Я как раз передал

чашку Мэриан и наклонился, чтобы взять свою. Лицо леди Истлейк было всего в двух футах от моего собственного, и я сполна ощутил силу ее упорного взгляда. И снова нельзя было не почувствовать, что меня допрашивали, хотя я никак не мог понять, зачем.

— Я написал книгу, — ответил я. — Но это всего лишь история заговора против моей жены, и мой собственный опыт сильно облегчил задачу. Наверное, меня следует назвать не историком, а автором хроники.

Леди Истлейк кивнула.

— Или даже редактором, — продолжил я, — потому что по возможности я старался рассказывать историю словами тех, кто был ближе всего к событиям и мог наиболее точно их описать. В их числе и Мэриан, дневник которой оказался бесценным источником информации.

Я глянул на Мэриан. Я ждал, что она станет возражать мне («Какая ерунда. Уолтер, ты слишком скромен!»). Вместо этого она напряженно смотрела на меня, и ее смуглое лицо вспыхнуло от возбуждения. Когда я повернулся к леди Истлейк, то уголком глаза снова увидел стол с фотографиями.

— Можно сказать, — продолжил я, — что в живописи я ищу истину искусства. Тогда как…

— Тогда как в написании книг, — подхватила леди Истлейк, — вы скорее фотокамера, так?

— Именно, — сказал я. Я был слегка ошарашен как быстротой ее ума, так и резкостью, с которой она меня перебила.

Я снова посмотрел на Мэриан. Она улыбалась леди Истлейк с таким видом, будто хотела сказать: «Вот видишь, я же тебе говорила». Мысль о том, что между ними может быть какой-то тайный сговор, предметом которого я являюсь, сам того не ведая, встревожила меня.

— Могу я спросить, — сказал я (признаюсь, с некоторой холодностью), — что все это значит?

Леди Истлейк ответила не сразу. Она еще раз украдкой переглянулась с Мэриан, потом достала из рукава платок и тщательно расстелила его на коленях. Наконец она откашлялась и сказала:

— Мистер Хартрайт, вы не могли бы закрыть двери? Я так и сделал. Она продолжила:

— Я, конечно, не стану просить вас хранить секреты от жены, но для начала попрошу вас не упоминать об этом разговоре никому, кроме нее.

Я не мог принять это условие, не зная, в чем дело, и старался придумать, как это высказать вежливо. Она, должно быть, поняла мои сомнения, потому что добавила:

— О, не стоит беспокоиться о вашей чести, мистер Хартрайт. Я не собираюсь признаваться в убийстве или краже ребенка. Кроме того, присутствие в комнате вашей невестки само по себе должно быть достаточной гарантией.

Я решил, что это справедливо, и кивнул. Она продолжила:

— Я только хочу защитить своего мужа. Его положение — к которому, видит Бог, он никогда не стремился, — и так достаточно сложное, и меньше всего я хочу разворошить осиное гнездо прямо у него над головой.