Игра Саула
Шрифт:
Двор поражал изысканностью: закрытый бассейн, который легко превращался в открытый, всюду цветы и дизайнерски оформленный сад, а внутри дома стены покрывали фрески: Багдад девятнадцатого века, Багдад при турках, лошади, экипажи, пальмы на берегу Тигра.
А вот чего Кэрри не ожидала, так это увидеть гостей: знаменитых иракцев, художника, поэта, гламурную телезвезду. И еда: закуски мезе, масгуф [31] и кюфта [32] … Такие вкусные, каких Кэрри пробовать еще не доводилось. На заднем фоне трио музыкантов: уд [33] , пианино и скрипка – наигрывало традиционные иракские мотивы.
31
Традиционное иракское блюдо, нечто вроде шаурмы.
32
Фрикадельки из баранины.
33
Струнно-щипковый инструмент, прообраз европейской лютни.
– Когда война закончится… – говорил Эрик Сандерсон, заместитель посла при американском посольстве. Он умолк при виде Кэрри в компании де Брюйна и Даши.
– Это для вас она закончится, – тряхнув длинными волнистыми волосами, возразила ему Шайма Яссин, телезвезда. – Американцы вернутся домой, к бейсбольным матчам и бесконечному самосозерцанию. Вы созерцаете свои пупки, словно остального мира не существует, ни дать ни взять буддисты, однако война, что вы оставили после себя, продлится еще сотни лет.
– Ну вот, вы ее раззадорили, мистер Сандерсон, – произнес Абдул-Джабар, прославившийся тем, что расшифровал шумеро-аккадскую клинопись. – Страдание – новый вид иракского искусства, его бацилла поражает всякий разговор.
– А еще отчаяние и убожество, – добавил художник Мсаййири.
– Ya Allah, – произнесла Шайма. – А что было при Саддаме?
– Грандиозность, глупость и банальность. От тривиальности хотелось застрелиться.
– А еще страх, – добавила Кэрри.
– И страх, – согласился Мсаййири, оборачиваясь к ней.
– И что теперь? – спросил дипломат.
– Помойка, мистер Сандерсон, и трупы детей, – произнес художник, вставая и наливая себе шампанского из бутылки в ведерке со льдом. – Надеюсь, оно того стоило.
– Вы художник? – спросила Кэрри.
Мсаййири кивнул.
– Странно, – заметила она, – порой в происходящем видишь и красоту: взрывы ракет, красные трассеры на фоне ночного неба… это можно назвать красотой.
– Прямо как у Йейтса, – вставил поэт ат-Тарик. – Ужасная красота.
Позднее, в постели с Мариусом де Брюйном и Дашей, в спальне с видом на сад и бассейн, в ровной поверхности которого отражалось звездное небо, Кэрри – под экстази – испытала небывалое удовольствие. Это был лучший секс в ее жизни: три тела сплелись, и уже было невозможно сказать, где начиналось одно и кончалось другое.
Утром она, голая, плавала в бассейне, одна. Вдыхая аромат цветов, слушая пение птиц… Даже война позабылась. Кэрри упивалась чувством победы. Она справилась.
Посреди ночи она встала и пустила в ход флешку, зашитую в подкладку клатча. И хорошо, что Кэрри догадалась спрятать ее, потому как стоило войти в дом, как ее тщательно обыскала наемница де Брюйна – Эстрелла, перуанка ростом всего пять футов, с цепкими черными глазами, подозрительным лунообразным лицом; родом она была откуда-то с Анд. Она осмотрела содержимое клатча, даже помаду проверила. Зато флешку не нашла, и вот Кэрри подключила ее по очереди ко всем сотовым и ноутбуку де Брюйна – чтобы закачать на них софт, который позволит Верджилу и Саулу следить за перемещениями де Брюйна, слышать каждое его слово и знать о каждом нажатии клавиш.
Потом – голая, пока в ушах гудело от экстази и секса, пока Даша и де Брюйн спали, – Кэрри принялась шарить по дому: вдруг найдется еще что-то важное, тайник, где хранятся бумаги… В темноте перед ней, совершенно неожиданно, черной тенью, словно бес, выросла Эстрелла. В руке она держала некий предмет, который Кэрри приняла за оружие.
– Что это вы делаете, сеньорита? – спросила маленькая перуанка.
– Туалет ищу, – соврала Кэрри.
– Нет, не верю.
– Возвращайся к себе в нору, ты, мелкая rata [34] .
34
Крыса (исп.).
Возвращаясь в спальню, Кэрри подумала: а ведь ты почти угадала, мелкая rata. Обыскивая клатч Кэрри, Эстрелла забрала у нее телефон, на котором хранился е-мейл с деталями операции «Железный гром», включая план атаки генерала Деметриоса на Бакуба. Жри, мелкая rata, жри яд.
На рассвете, когда небо окрасилось голубым, Кэрри еще нежилась в бассейне. Скользящие двери спальни открылись, и к воде, обернув бедра полотенцем, вышел де Брюйн. К нему приблизилась Эстрелла, шепнула что-то, указав на Кэрри. Тогда де Брюйн сбросил полотенце и, голый, в сопровождении вооруженного пистолетом-пулеметом перуанского наемника и победно сверкающей глазами Эстреллы, подошел к бортику.
– Кофе? – предложил он.
– Да, будь так добр, – ответила Кэрри.
29 июля 2009 года
– Я кое-чего не понимаю, Билл.
– Что именно, Уоррен?
– Саул узнал, что «крот» – Мариус де Брюйн? Узнал из «наследства» Лебеденко: сотового, ноутбука и от девчонки, Алины?
– Не только. Саул нашел много зацепок, включая информацию на влиятельного члена племени Салмани, взявшего себе псевдоним, kunya, Абу Гъазаван, в честь сподвижника Пророка. Мы сумели отследить этого Абу Гъазавана, его перемещения из точки на севере Ирака до Кербелы, что оказалось чрезвычайно полезно. Еще получилось найти и связать с де Брюйном адрес гугловской электронной почты: с него де Брюйн периодически отправлял сообщения, как раз в те дни, когда, по мнению Саула, и сливали наши секреты.
– Включая инфу о рейде в Эль-Атибе?
– Да, именно так.
– Говорите, этот де Брюйн руководил… «Аталаксус экзекьютив», частной военной компанией? Позвольте же поинтересоваться: каким образом некто вроде него мог получить доступ к совершенно секретным разведданным?!
– Уоррен, вы серьезно? Вы, глава комитета по вопросам разведки, да еще в присутствии президента вот так запросто спрашиваете меня о таком?
– Билл, черт возьми, не юлите. Это же какая брешь в обороне! Если уж сенатор не сообразил, то знать хочу я. Как этот де Брюйн получал наши сверхсекретные сведения?