Игра шутов
Шрифт:
Жене сенешаля.
В Блуа только один колокол назывался Марией: теноровый колокол Сен-Ломе.
Торговец не успел еще закрыть рот, как Конде прыгнул. Но маршал не зевал. Вытянув руку, он сильно толкнул принца, и тот, потеряв равновесие, начал падать головой вперед.
Но Сент-Андре вовсе не хотел, чтобы Конде расколол себе череп. Пока торговец, сунув золото за пазуху, задумчиво брел к дверям лавки и, сопя, открывал их, маршал поймал Конде, схватил его под мышки и прицепил за ворот на крепкий крюк, заодно уж и перекладывая свернутый канат к себе на плечо. Принц бешено лягался, как впервые обратанная телка, а д'Энгиен, ругаясь, стал пробираться к брату, чтобы его освободить.
Но карниз, спокойно выдерживающий мертвый вес
Сент-Андре не стал дожидаться развязки. С помощью де Женстана он спрыгнул из чердачного окна на черепицу и огляделся, высматривая соперников. Позади никого не было. Зато впереди, в свете пылающих на улице факелов, мелькала продранная, когда-то белая рубаха и блестел полумесяц, эмблема лучника: сам он, раскинув руки, как летучая мышь, несся стремглав к высокому, усеянному шпилями зданию аббатства Сен-Ломе.
— Но это же невозможно! — простонал де Женстан.
Сент-Андре бросился вперед. Красное, приземистое жерло дымохода, выходящего из лавки, попалось на их пути, извергая пламя. Жак д'Альбон, маршал де Сент-Андре, походя пнул дымоход ногой.
— Еще как возможно… если они лежали и слушали здесь, у края вот этой штуки.
С минуту оба молчали, прикидывая расстояние между двумя следующими зданиями. Потом, на корточках пробираясь по гребню крыши дома призрения, Сент-Андре снова заговорил:
— Последний переход будет от колокольни до замка. Кто первый заберется на стену замка, тот и победит.
Перед глазами у них возникла одна и та же картина. Церковь Сен-Ломе стояла как раз между холмом, на котором располагался замок, и Луарой, и самый высокий из ее шпилей едва доходил до основания замковых стен. Расстояние между шпилем и замком в три раза превосходило длину каната, который теперь был у той и у другой пары, но это не имело значения.
Потому что другой канат, и более крепкий, был еще на прошлой неделе протянут над этой пропастью канатоходцем Тошем — по нему акробат скользил при свете факелов, под ликующие крики толпы. Луна уже зашла, но за черной громадой Сен-Ломе неясно виднелся серп натянутого каната, по которому должны будут перебраться ведущие гонку. Там лежал путь к победе; здесь, у Сен-Ломе, начинался самый трудный участок гонки. Ибо тому, кто первый переберется по канату, достаточно будет всего лишь обрезать его — и последний ключ окажется полностью в его распоряжении.
Толпа уже давно обнаружила Тади Боя; вернее, Тади Бой добился расположения толпы. На последних этапах бега среди зрителей царило лихорадочное возбуждение. Весь Блуа казался сетью огней. Визга, воплей, насмешек, приветствий и оскорблений удостаивались все, но лишь одного Тади Боя дарили смехом.
Оба уже выдохлись и ступали нетвердо. После бешеной гонки, которую можно было приравнять к тяжелому, быстрому подъему на самую крутую из гор, известных Стюарту, колени у него подгибались, плечи ныли и сердце выскакивало из груди. Вряд ли Тади Бой чувствовал себя лучше, но врожденное чувство смешного и тут не подвело его. Кто-то внизу сыграл на гитаре — и он протанцевал полтакта с печной трубой. Трое часов, которые попались им на пути, никогда больше не держались прямо, не показывали точного времени и не выглядели благопристойно. Ставни выворачивались с корнем, висячие садики ощипывались догола, и вырванные растения, словно венки неких нимф, сыпались на головы ничего не подозревающей публики. Какого-то сердитого дворянина, который громко жаловался, высунувшись в окно, таинственным образом выкурил на улицу камин его собственной спальни.
В квартале одно за другим загорались окна, открывались двери, и золотой свет, вырывающийся из них, падал на бегущих горожан. Сотни рук вздымались к небу, приветственно махали темным фигуркам, скользящим по скату. Кто-то поднял на палке горячую сосиску; три растрепанные кухонные девки босиком пробрались в чердачное окно и подали краденую бутылку вина, получив взамен три мимолетных поцелуя, а затем, что уж вовсе было неслыханно, еще три, от вконец расшалившегося Стюарта.
Тади и его напарник выпили вино, пока карабкались по скату, обогнав Сент-Андре и де Женстана на два дома. Потом они выбрались на покатую крышу бенедиктинской обители, и перед ними возникла квадратная, приземистая башня колокольни Сен-Ломе.
Взбираться нужно было по наружному фасаду, отвесному от фундамента до самой колокольни; окна с этой стороны были забраны решетками. Все, на что осмеливались Тади и Стюарт до сих пор, не составляло и десятой части тех трудностей, какие сейчас вставали перед ними. Тади, мгновенно протрезвев, решил, что нужно идти в связке.
— Отклоняйся назад, руки держи пониже, ставь ногу туда, куда и я. Я буду прокладывать маршрут. Если что-то не так, страхуйся свободным концом каната и зови на помощь. О публике забудь. Все они в лучшем случае способны по стремянке забраться на сеновал. — На лице его внезапно появилась беззаботная, теплая, искренняя улыбка — потом, откинув назад черноволосую голову, он начал восхождение.
Этот подъем иногда являлся Стюарту в страшных снах. Башня стояла уже триста лет, и на выветренных ее камнях появились трещины, но по той же самой причине ни водосток, ни резной орнамент, ни карниз, ни плита не давали абсолютно надежной опоры. Бортик, который выдерживал одну ногу, осыпался, стоило поставить на него другую; башенка-отдушина крошилась под пальцами. Тем, кто, задрав головы, снизу следил за подъемом, движение представлялось бесконечно медленным. Но в глазах Сент-Андре, который, спотыкаясь, бежал по оставшимся крышам, соперники двигались быстрее, чем это вообще казалось возможным. Утирая пот со лба, он пристально следил за каждым их шагом: ему с Лораном будет легче взбираться. Потом те двое должны будут найти слово, запомнить его да еще расшифровать ключ. Если он или де Женстан смогут уцепиться за большой канат до тех пор, как тот будет обрезан, у них еще остается шанс. Ни шотландский лучник, ни ирландец, как бы ни были они безумны или пьяны, не перережут канат, когда Сент-Андре начнет по нему перебираться: падение королевского любимца дорого обойдется им.
Сент-Андре и Лоран де Женстан плечом к плечу преодолели крыши, беспорядочно скопившиеся у южного фасада церкви, и толпа, ждущая внизу, у трех больших дверей, арок, башенок-близнецов и окна-розетки, заметила их. И вот, ступив на покатую крышу самого Сен-Ломе, эта пара подобралась к основанию башни и в свою очередь начала подъем.
Канат между Тади Боем и Робином Стюартом был натянут слабо. Толстяк, еле видный в темноте, двигался легко, осторожно ставя ноги, ощупывая стену руками, и Стюарт карабкался следом, то подтягивая, то отпуская канат; ночной холод пробирал его до костей. Время от времени сверху поступали указания, ясные и четкие. Один раз Тади Бой, закрепившись на карнизе, смог подтянуть лучника к себе. Стюарт задыхался, пальцы сводило судорогой, в боку появилась колющая боль, но при этом он без страха мог смотреть вниз. Церковь Сен-Ломе высилась, как маяк, над морем жадно глядящих лиц, озаренных фонарями и факелами. Собственные их тени, нелепо искаженные, первые двадцать футов подъема опережали их. Теперь Тади и Стюарт пересекли черный экватор ночи. По ту сторону зияющей пропасти на дальнем холме стоял собор, а по склонам вились узкие улочки, которые они с таким трудом преодолели; за печными трубами виднелась черная гладь Луары, и огни, что горели в домах, выстроенных на мосту, дрожали в воде.