Игра со смертью
Шрифт:
– Ни капельки, – ответила Туся, хотя это было неправдой.
– Нельзя тебе волноваться, – сказала Алена с притворным сочувствием.
– Это почему же нельзя? – в тон ей спросила Туся. – Говорят, что легкое волнение даже способствует хорошей игре.
– Может быть, – согласилась Алена и взяла в руку конец Тусиного шарфа. – Но только не в твоем случае.
– А какой у меня случай? – спросила Туся, хотя внутри у нее все похолодело от дурного предчувствия.
– Особенный, – ответила Алена и томно посмотрела на нее. – Разве сама не понимаешь?
– Пожалуйста, уходи, – как можно спокойнее попросила Туся. – Ты не даешь мне сосредоточиться.
– Я уйду, – не стала спорить Алена. – Просто хотела посмотреть на тебя поближе, ведь не каждый день встретишь самоубийцу.
– О чем ты говоришь? – гневно спросила Туся, хотя, конечно, прекрасно поняла о чем.
– Думаешь, никто не знает? Глупая, да Егор же всем рассказал! Это так романтично – из-за него девушка решила отравиться, подумать только!
– Замолчи, – сказала Туся, зажимая уши. – Не хочу тебя слушать!
– А придется, ведь от правды никуда не уйдешь, – продолжала Алена. Было видно, что эта сцена доставляет ей удовольствие. – Расскажи, в ее голосе послышалось фальшивое участие, – почему же тебе это не удалось? Что, таблетки были просроченные, или ты специально приняла их поменьше, чтобы откачали?
Туся сама себе тысячу раз задавала эти вопросы.
Она спрашивала себя: было ли ее желание покончить с собой искренним или она до последнего момента надеялась, что ее спасут? Иногда ей казалось, что она действительно хотела умереть, вычеркнуть себя из жизни, а иногда что нет.
Это были мучительные раздумья. Доктор Кронин сказал ей, что той дозы снотворного, что она приняла, вполне бы хватило на двух таких девочек, но сомнения не покидали Тусю.
Поэтому особенно болезненным для нее было именно то, что посторонний человек так бестактно заговорил о ее попытке самоубийства.
«Егор обо всем ей рассказал. И наверняка не ей одной! Какой ужас! – подумала Туся. – И сейчас все будут смотреть на меня и думать: «Она неудачница. Хотела отравиться и то не смогла».
– А теперь играешь Джульетту, – продолжала Алена, – и все над тобой потешаются. Сравнивают тебя с ней. Она ведь тоже, кажется, наложила на себя руки.
– Убирайся, – едва слышно сказала Туся. – Немедленно убирайся отсюда.
– А мне действительно пора, – сказала Алена, взглянув на часы. – Егор, наверное, заждался меня в кафе. Нам с ним делать нечего на вашем детском празднике. Так что – ауфвидерзейн!
Ехидно улыбаясь, Алена ушла, оставив Тусю униженной и растоптанной. Через несколько минут ей нужно было выходить на сцену, а ноги у нее подкашивались и во рту пересохло.
«Играть В таком состоянии нереально, – думала она. – Не могу. Все кончено».
Туся была в отчаянии, но, возможно, именно отчаяние сделало ее игру такой натуральной и неотразимой.
«Когда нечего терять, даже как-то легче на душе, – думала Туся, выходя на сцену. – И потом, если я такое ничтожество, зачем так меня обижать? Алена просто ревнует, иначе она была бы ко мне равнодушна».
На сцене Тусю вело вдохновение. Как будто вся боль ее безответной любви, все унижение ее неудачной попытки самоубийства выливались в актерской игре. Конечно, она думала о Егоре, когда со сцены произносила слова любви или ненависти, но ей было легче от того, что его самого нет ни на сцене, ни в зрительном зале.
О, куст цветов с таящейся змеей!
Дракон в обворожительном обличье!
Исчадье ада с ангельским лицом!
Ничтожество с чертами божества!
Пустая видимость! Противоречье!
Святой и негодяй в одной плоти!
Казалось, что она повторяет не заученные стихи, а слова, рожденные ее разумом и сердцем. Когда Туся останавливалась, выдерживая паузу, зал замирал, ожидая, что будет дальше. Казалось, что она импровизирует, но участники спектакля знали, что каждое слово, каждый жест были тщательно отрепетированы.
Когда прозвучали последние слова о том, что «повесть о Ромео и Джульетте останется печальнейшей на свете», зал взорвался овациями.
Актеры вышли на сцену и поклонились, но зрители все хлопали, и выходить приходилось снова и снова.
– Теперь выходи ты, Крылова, – сказал за кулисами Кахобер., – Толя, вы должны вместе поклониться.
Сюсюка нерешительно взял Тусю за руку, но она крепко ее сжала и одобрительно улыбнулась. Когда они показались перед публикой, в зале начали вставать и хлопать уже стоя.
– Это вам, – сказал первоклашка, подбегая к сцене и снизу протягивая Тусе букет. «Гвоздики, – отметила про себя Туся. – Белые гвоздики с красными прожилками. Такие же, как в больнице».
– Спасибо, – сказала она мальчику в белой накрахмаленной рубашке. – Очень красивые.
Мальчик широко улыбнулся беззубым ртом и побежал прочь, а Туся почувствовала, как кошмар последних месяцев медленно отступает от нее.
Послышались финальные аккорды музыки, и занавес закрылся.
– Поздравляю! – Лиза раскраснелась от радости – крепко обняла подругу. – Ты была такая… такая…
Каждый хотел приблизиться к Тусе, пожать ей руку, поцеловать, сказать несколько теплых слов. – Спасибо, спасибо, – благодарила она всех. Ей было так хорошо, на душе было так празднично, что почему-то хотелось плакать.
– А теперь – танцы, – объявил Кахобер, который на юбилее школы выступал в роли массовика-затейника. – Свет! – крикнул он куда-то наверх, и зажглись цветные, вращающиеся прожекторы. Стулья были расставлены вдоль стен, и прожекторы шарили по полу, приглашая пары танцевать.