Игра со смертью

Воробей Вера и Марина

– Может, я сама бы роль уступила, если бы выиграла. Думала, мы бы из-за этого подружились и ходили бы втроем. – Света шмыгнула носом.

– Света, – с тихим упреком сказала Лиза; разве дружат из-за чего-то? Дружат просто так – А со мной – нет. Со мной никто не хочет дружить просто так!

– На, возьми. – Туся протянула ей пудреницу. – Просто так. Припудри лицо, никто и не заметит, что ты плакала.

– Ага, – кивнула Лиза. – А то еще подумают, что мы тебя здесь били. Пойдешь с нами за мороженым?

– Пойду, – заулыбалась Света, и

Туся заметила, что у нее тонкие, но совсем не злые черты лица и что когда она говорит, кончик ее носа смешно дергается.

– Я не такая, как вы думаете, – на ходу говорила Света. – Вот увидите, совсем не такая.

– А мы И не думаем, – успокаивала ее Туся.

При виде слез от ее обиды не осталось и следа. Иногда всякий становится плохим.

15

Репетиции проходили замечательно: зал всегда был заполнен любопытными, поэтому даже приходилось закрывать вход, чтобы раньше времени вся школа не узнала о тайнах и тонкостях режиссерского дела.

Туся чувствовала себя хорошо как никогда. «Когда занят важным и интересным делом, жизнь как будто поворачивается к тебе лицом: все ждут твоего совета, все вокруг приобретает смысл», – думала она.

И только одно обстоятельство омрачало ее радость: ей никак не удавались сцены с Егором главные сцены спектакля. Хотя сначала Тусе казалось, что именно эти диалоги получаются у нее лучше всего.

Однажды они репетировали свидание на балконе, и Туся была уверена, что на этот раз она превзошла саму себя. Ей казалось, что она великолепна – еще бы! – всю глубину и силу любви, к Егору она вложила в свои слова. Это было так прекрасно – не таиться, не скрывать своих чувств ни от него, ни от других. Временами ее голос звенел от непритворных слез, она как будто говорила о своей любви, а не изображала чужую.

– Ну как? – спросила она у Кахобера Ивановича, спрыгивая со сцены. И заранее предвкушая восторженный ответ.

– Ужасно, – совершенно серьезно ответил Кахобер. – Никогда ты не играла хуже.

Туся оторопело примолкла.

Кахобер повернулся ко всем и объявил:

– Вы можете быть свободны.

Когда они с Тусей остались одни в пустом зале, он спросил ее без обиняков:

– Он тебе очень нравится?

– Кто? – спросила Туся и покраснела до слез.

Она сразу же догадалась, о ком идет речь.

– Тарасов, – ответил Кахобер, как будто не замечая ее смущения.

– Очень, – призналась Туся. Глупо было отнекиваться. – А вы откуда узнали?

– Это видно по тому, как он мешает тебе играть.

– Наоборот, – принялась горячо убеждать Туся. – Только благодаря ему…

Но Кахобер ее перебил.

– Нельзя видеть себя со стороны, когда ты на сцене. А я тебя вижу. И скажу, что ты выглядишь неестественно.

– А мне казалось…

– Это иллюзия. Шекспир сказал, что жизнь – театр, а я бы поспорил с классиком. – И Кахобер значительно пригладил усы. – Жизнь – это жизнь, а театр – совсем другое. Любить на самом деле и изображать любовь – это разные вещи, и ты должна это понять.

– Что же мне делать? – грустно спросила Туся.

Она думала, что именно реальная любовь к Егору делает ее игру такой блестящей, а оказалось, что это чувство ей только мешает.

– Разлюбить его?

– Такое по заказу не делается, – улыбнулся Кахобер. – Но постарайся не видеть его на сцене.

– Как же я могу, мы же с ним в паре!

– Я бы хотел, чтобы ты увидела не Егора, а Ромео и… полюбила его. Поменьше думай о себе.

Кахобер повел рукой в сторону пустой сцены.

– Представь себе этих почти детей – Ромео и Джульетту, которые погибли в твоем возрасте. Джульетта оживает только благодаря твоему таланту. Не своди их трагедию только к своим переживаниям, и весь мир откроется тебе.

– Я попробую, – нерешительно сказала Туся, а про себя подумала: «Легко давать советы, если ты не влюблен».

– И еще, – продолжал Кахобер, – тебе никогда не будет плохо, пока ты думаешь о других.

Туся недоверчиво посмотрела на учителя.

– Я все время думаю о других, а мне часто плохо.

– Не о других, – покачал головой Кахобер. Ты думаешь не о других, а о другом. А это разные вещи.

– Вы меня запутали, – растерянно улыбнулась Туся. – Но я подумаю над тем,•что вы сказали.

Она еще долго сидела в зале в полном одиночестве.

Туся думала о всех Джульеттах, о всех влюбленных, о всех трагедиях. Она старалась сердцем проникнуть в чужие несчастья, в чужую любовь, и с каждой минутой таких раздумий ей становилось легче.

«Думать о других, – вспоминала она слова Кахобера. – А что, это интересно. Как мне не стыдно, – решила она в конце концов. – Егор жив, со мной тоже все в порядке, а значит, все еще можно изменить. Хорошо, что наши семьи не враждуют, что он не ушел на войну… Ведь с другими случаются несчастья и похуже».

16

До юбилея школы оставалась неделя, когда стало известно, что Егор заболел воспалением легких и вряд ли выздоровеет к празднику.

Спектакль был под угрозой срыва. Участники очень нервничали, особенно Туся. Она то переживала за Егора, а то сердилась на него за то, что срывается спектакль.

«Неужели все это было зря, – думала она. – Даже здесь он меня бросил! Фантастическое свинство!» Порой она начинала сетовать на судьбу за то, что та так посмеялась над ней, а временами теряла веру в себя.

«И зачем я только в это ввязалась! Тоже мне невеста без места!»

Даже Кахобер Иванович был страшно огорчен. – Неделя до премьеры, а у нас нет Ромео! Все старания – коту под хвост! Безобразие! – говорил он.

Но решение было близко, и пришло оно само собой. Однажды во время репетиции, когда играли сцену с Ромео, оказалось, что нет общего текста, поэтому никто не может даже прочитать реплики Егора.

– Неужели ни у кого нет с собой книжки? возмущался Кахобер. – Интересно, о чем вы думаете? Точно не о Шекспире!