Игра со смертью
Шрифт:
Я помню эту дату. Через месяц после моего дня рождения меня не стало, а когда открыла глаза — уже не была человеком. Но кто сказал, что это облегчило боль. Теперь она стала бесконечной, хронической, нескончаемой. Вместе с жестокой правдой, которую мне открывали по крупицам, вместе с новым миром, в который я вошла, за грань привычной реальности, увидев изнаночную сторону всего, что происходило вокруг. Я вышла замуж за Армана. Это была шикарная свадьба с огромным количеством гостей. Я улыбалась им всем, держа под руку одного из самых красивых мужчин в этой зале, и мне казалось, что это не свадьба, а похороны. Похороны моих надежд, иллюзий, детства и человечности. И теперь, возродившись из пепла, я стану другой. Арман сделал все, чтобы моя жизнь превратилась в сказку. Никто не знал того, что знал он. Никто не знал,
Дверь распахнулась, и я вздрогнула, одернула пальцы от шрама на животе и натянула рукава на запястья, сжала платье на груди. Но это был слуга. Он даже не взглянул на меня. Подозреваю, что ему просто запретили на меня смотреть. Мне принесли новую одежду, аккуратно положили на стул и снова заперли дверь снаружи.
Я медленно повернулась к зеркалу и снова посмотрела на свое отражение. Как эта Викки сейчас похожа на ту Викки, которая ждала лжеца и подлого лицемера.
Своего убийцу и убийцу моего ребенка. Того самого, который решил пропустить меня снова через Ад, через мясорубку воспоминаний и новой боли, которому мало моей смерти один раз. Он хочет теперь убить меня лично. Меня, ту, что дала ему свободу, любовь, отдала все чистое и нежное, на что была способна тогда. И все же не заслужила ничего, кроме его презрения, ненависти и предательства.
Но я больше не та Викки, и я буду бороться с ним до последней капли крови, до последнего вздоха.
Решительно натянула через голову ярко-алое платье, застегнула змейку на боку, а потом осела на пол и зарыдала. Слишком ослепительными стали воспоминания сейчас, они резали глаза, особенно когда в комнате пахло им. Под кожу словно впивались иголки. Они ледяные, они разносятся по венам, раздирают их, как когда-то лезвия ножниц, и мне снова холодно, как там, на ледяном кафеле операционной.
По щекам все еще катятся слезы. Они мне кажутся ядовитыми, и я их ненавижу за то, что спустя столько лет они все еще не высохли к чертовой матери. Я глотаю их, пытаюсь забыть. Отключить сознание совершенно. Не думать. Не возвращаться назад. Но проклятые воспоминания накрывают как цунами, как ледяная волна. Из горла вырывается хрип, судорожное рыдание, грудь словно стянуло стальными тросами, и я не могу дышать. Дрожу, стучу зубами, кусаю губы. К горлу снова подкатывает рыдание, а перед глазами его лицо. Монстр смотрит, выжидает, он хочет разодрать меня на куски и потом жадно пожирать свою добычу, запивая моими слезами, я чувствовала его голод на физическом уровне так же, как и читала приговор в некогда любимых глазах.
Два года назад увидела и не смогла отказать себе в унизительном желании. Один раз. Позволить. Почувствовать себя живой, чтобы потом забыть, и не забыла. Проклятые столетия любить своего убийцу и ненавидеть себя и его так же сильно. Я вспомнила, как все же нашла его. Увидела издалека и не смогла вздохнуть, впивалась онемевшими пальцами в ладони, снова истекая кровью изнутри и беззвучными слезами. Смотреть на свою жизнь, на свое счастье со стороны. На единственного мужчину, которого любила, на своего первого мужчину и видеть, как он живет без меня, как забыл и стер из своей жизни Девочку, которая отдала ему все. Но даже тогда я не знала, что Рино и Хозяин Асфентуса по кличке Смерть — одно и тоже лицо. Рино в мире смертных все же существовал под тем именем, которое ему придумала я. Вел двойную, а то и тройную жизнь.
В ту ночь я видела его с женщинами, холенными прекрасными представительницами древнейшей профессии, которые теперь были ему по карману. Ослепительно красивый для меня всегда, красотой, которую видят лишь одержимо влюбленные. Он улыбался им той самой заразительной улыбкой, от которой я не могла дышать и его глаза блестели возбуждением. Сильные руки сжимали ягодицы его спутниц, которые повисли на нем с обеих сторон. Это было невыносимо.
Помню, как приняла тогда красный порошок и впервые отдалась Арману, а потом плакала в ванной, разбивая костяшки пальцев
Я размазывала кровь по кафельным стенам, прислонялась к ним горячим воспаленным лбом, снова и снова воюя с собственными демонами воспоминаний. Господи! Когда-нибудь я смогу его забыть? Когда-нибудь это случиться? Унизительная любовь, от которой хочется выть как загнанному зверю. Омерзение к себе за эти чувства, за эту слабость, за безвольность. Ненависть к нему и к себе. Я пыталась вздохнуть и опять не могла, как и тогда, когда поняла, что он не вернется ко мне никогда. Я думала о своем будущем и лихорадочно искала хоть одну причину для того, чтобы жить, какую-то соломинку, чтобы за нее ухватится и не утонуть в болоте. С тех пор я довольно часто заглушала боль порошком или виски. А той самой соломинкой оказался театр, а потом и кино.
Тогда начался период моего восхождения на олимп славы. Я решила забыть Рино и начать жить сначала. Но жизнь так часто смеётся над всеми нашими решениями. Мы хотим одного и стремимся к этому, а в итоге получаем совсем другое. Я хотела стать знаменитой и забыть Рино, но стала нищей, и мой палач с разными глазами снова распоряжается мною по своему усмотрению, и теперь это не будет быстро. Игра со Смертью только началась…
Глава 11
Я стоял перед зеркалом, задрав рубашку и рассматривал его. Такой же продолговатый, выпуклый, шершавый. Вот почему я точно знал, каков он на ощупь на её теле. Шрам. Как подтверждение того, о чём я не мог думать без содрогания. Всё — таки, это правда. Она существует. Эта чёртова связь существует. Насмешка судьбы — не иначе. Откуда он у тебя, Девочка? Какая тварь посмела коснуться твоего тела холодным лезвием? Какая тварь смела причинить тебе боль? Когда-нибудь я получу ответы на эти вопросы, как и на другие. На множество других. Я уже знаю так много о нас…о тебе…о ней…об этой странной связи. Неужели ты не замечала её? Или именно из-за неё ты так долго и так успешно топила себя в наркотическом дурмане, Викки?
Провёл пальцами по грубой отметине на теле, вспоминая, как я её получил.
— Ты же понимаешь, что это совершенно несвоевременно, Рино? — Король приподнял бровь, взбалтывая виски в бокале. — Я сомневаюсь в твоей готовности полностью адаптироваться к жизни вне зоны карантина. У тебя теперь есть собственный дом. Что мешает тебе пожить в нём некоторое время?
Я пожал плечами — мой выбор был сделан в ту минуту, когда я понял, что снова остался один. Когда услышал, как Викки согласилась выйти замуж за того ублюдка. Больше не было смысла ни в отдельном доме, который я выбил для нас с ней, ни даже в моём нахождении и обучении здесь. Зачем? Теперь всё потеряло смысл. Меня сжирала ненависть и проклятое тупое чувство безысходности, когда я еще не мог определить, с чего начать…с какого гребаного урода начать свою миссию. Кого первым отправить в Ад. Уже тогда я знал, что Викки туда отправится последней…ну и я вместе с ней. Но в тот момент моя ненависть еще не окрепла, ее душила боль, которая разъедала меня до костей, до мяса, которая быстро сжирала мое сердце и поселилась внутри, как извечно голодное чудовище, жаждущее крови…крови тех, кто это чудовище породил, и крови той единственной, с кем чудовище смело поверить в любовь.
— Я уже научился самым главным истинам, Влад. Меня здесь больше ничто не держит. — Король молча кивнул. Он не спрашивал, а я бы никогда и никому не рассказал, что этим важным истинам меня научили не здешние преподаватели, и даже не король Братства, а маленькая девочка с большими серыми газами…И её подонок-отец. Только благодаря им я понял две истины: первая — даже самая нестерпимая боль может стать трамплином для взлёта, особенно если приправлена жаждой мести. А вторая…вторая истина заключалась в том, что самую большую ошибку делают те, кто верят. Не любят, нет. Любовь — это естественное чувство. И как все чувства, она имеет право на существование. Не для всех, конечно, но имеет. Для меня, ублюдка Носферату, не имела. Как и остальные чувства, она не поддаётся контролю. Иначе это уже не любовь. Это суррогат. Безвкусный. Бесцветный. Я попробовал настоящую и, кажется, ее проклятый привкус впитался мне в мозги, изнуряя воспоминаниями, выматывая в дикой жажде уничтожить, втаптывать в грязь, драть на части Викторию Эйбель.