Игра теней
Шрифт:
– Беда будет, – предсказала Госпожа.
– Точно.
Презрение к чужим – штука не новая. Следовало распределить роли.
– Я тронул Гоблина за локоть и заговорил с ним на пальцах, языком глухонемых. Одноглазый, уловив суть, гоготнул. И это возмутило наших новых проводников. Наступил ответственный момент. Теперь они должны были сами осознанно спровоцировать нас. Только после этого они примут как должное то, что их поставят на место.
Одноглазый явно замышлял что-то большое и шумное. Я жестом велел ему утихомириться и приготовить какой-нибудь
– Чего они там бухтят?! – сказал я вслух. – Ну-ка, разберись.
Одноглазый заорал на Сопатого.
Тот почувствовал, что попал меж молотом и наковальней. Он объяснил Одноглазому, что кхлата не торгуются. Просто, мол, пороются только в наших вещах и выберут, что покажется им подходящей платой за беспокойство.
– Едва попробуют – лишатся пальцев. По самые уши. Объясни им. Вежливо.
Но для вежливости было слишком поздно. Эти двое понимали язык Сопатого. Но рык Одноглазого смутил их. Они не знали, что предпринять.
– Костоправ! – окликнул меня Мурген. – Отряд!
То действительно был Отряд. Кое-кто из парней, ранее сделавших нам рыбий глаз.
Сделаны они были специально для уязвленных эго наших новых друзей. Они скакали, кричали и стучали древками копий по щитам. Они изрыгали ядовитейшие насмешки. Они гарцевали вдоль отмеченной камнями обочины. За ними рысил Одноглазый.
Сами рыбы не кусаются, нет. Однако некоторые служат приманкой для своих же. Это о чем-то говорит.
Воины с воплем атаковали, застав всех врасплох. Трое чужаков были повержены. Остальные быстро, хоть и не без дальнейших потерь, усмирили наших проводников. Сопатый стоял на обочине, заламывая руки и коря Одноглазого. Над нами, в высоте, кружили вороны, – Гоблин! Одноглазый! – зарычал я. – Ну-ка, разберитесь!
Одноглазый захихикал, схватил себя за волосы и рванул.
Прямо из-под шляпы стащил он кожу со своей головы и сделался тварью – клыкастой, злобной и отвратительной достаточно, чтобы кого угодно вывернуло от одного взгляда на нее.
Пока он таким образом играл на публику, отвлекая внимание, Гоблин проделывал главную часть работы.
Казалось, его окружают гигантские черви. Даже я не сразу понял, что все это, извивающееся и кишащее, всего-навсего веревки. А когда я увидел, в каком состоянии наша упряжь, из горла, помимо воли, вырвался негодующий крик.
Гоблин весело заулюлюкал – и сотня кусков веревок скользнули в траву, взвились в воздух, готовые заполонить собою все, настичь, опутать, задушить.
Сопатый забился в настоящем апоплексическом припадке:
– Стойте! Стойте! Вы же нарушаете соглашение! Одноглазый не повел и ухом. Он снова припрятал свой ужас под суровой личиной и теперь метал в Гоблина свирепые взгляды. Он отказывал ему в малейшей изобретательности.
Но Гоблин еще не сказал последнего слова. Повязав всех, кто не был мертв либо наш, он заставил свои веревки стащить трупы на обочину.
– Свидетелей не было, – заверил меня Одноглазый. Ворон он не замечал. Он смотрел на Гоблина. – А вот что замыслил этот мерзкий лягушонок…
– Что же?
– Эти веревки. Это, Костоправ, не минутное дело. Чтобы все это зачаровать, нужен месяц. Я знаю, на кого он нацелился. Раз – и нет больше замечательного, благожелательного, так много вынесшего на своем веку Одноглазого… Теперь маски сорваны, и я покараю его, не дожидаясь подлого, предательского удара в спину.
– Превентивный удар, значит? – Это, чтобы объяснить всем идею Одноглазого.
– Я же сказал: он явно замышляет недоброе. И я не собираюсь сидеть и ждать…
– Спроси Сопатого, что делать с трупами. Сопатый посоветовал закопать их поглубже и получше замаскировать.
– Беда, – сказала Госпожа. – С какой стороны ни посмотри.
– Лошади отдохнули. Пора двигаться. Уйдем.
– Надеюсь. Если бы…
В ее голосе было нечто такое, что не поддавалось дешифровке. Только много позже я понял. Ностальгия. Тоска по дому. По чему-то, безвозвратно утерянному.
Гоблин прозвал наших новых проводников Ишаком и Лошаком. И опять, вопреки моему неудовольствию, прозвища прижились.
Мы пересекли саванну за четырнадцать дней и без всяких неприятностей, хотя Сопатый с проводниками всякий раз, заслышав барабаны вдали, колотились в страхе.
Ожидаемое ими послание не пришло, пока мы не покинули саванну, выйдя в гористую пустыню, лежащую южнее. Оба проводника немедленно возжелали остаться с Отрядом. Что ж, лишние копья не помешают.
– Барабаны говорят, – объяснил Одноглазый, – что они объявлены вне закона. А что говорится о нас – лучше и не слушать. Задумаешь возвращаться на север, попробуй найти другой путь.
Через четыре дня мы встали лагерем на какой-то высотке в виду большого города и широкой реки, текущей к юго-востоку. Мы добрались до Джии-Зле, находящемся в восьми сотнях миль за экватором. Устье реки располагалось в шести сотнях миль южнее, на самом краю света, согласно карте, сделанной мною в Храме Отдыха Странствующих. Последние известные земли назывались – очень приблизительно – Троко Таллио и лежали на пути от побережья вверх по реке.
Как только лагерь принял удовлетворивший меня вид, я отправился на поиски Госпожи. Она нашлась среди каких-то больших валунов. Но вместо того чтобы любоваться видом, она неотрывно смотрела в крохотную чайную чашечку. На секунду из чашечки блеснуло искристое сияние, а затем Госпожа почувствовала мое приближение и с улыбкой подняла глаза.
В чашечке не оказалось никаких сияний. Померещилось мне, наверное.
– Отряд растет, – сказала она. – С тех пор как вы оставили Башню, ты навербовал уже двадцать человек.
– Ага. – Я сел рядом, устремив взгляд к городу, – Джии-Зле…
– Где Черный Отряд уже нес службу. Да где он только не служил…
– Верно, – хмыкнул я. – Мы пробираемся в наше прошлое. Отряд возвел на трон Джии-Зле нынешнюю династию. И ушел без обычных разборок. Что же будет, если мы въедем в город под развернутым знаменем?