Игра теней
Шрифт:
— Почту за честь, бесценный, — склонился в поклоне Вэш.
— Хорошо. А у тебя, Джохар, несомненно, скопилось немало дел. Помни, мы выходим в море на рассвете.
— Как я могу забыть, бесценный.
— Приятно слышать слова покорности от таких сильных людей, — с улыбкой изрек автарк. — Эти речи ласкают мне слух. Слова покорности обладают особой гармонией, они слагаются в дивную мелодию. Не правда ли, мои беззаветно преданные слуги?
Автарк рассмеялся, но его смех звучал зловеще, словно у него были основания сомневаться в преданности слуг. Впрочем, Вэш прекрасно
— Если тебе приятно слышать слова покорности, бесценный, то твоим верным слугам приятно их произносить, — изрек Вэш, когда смех автарка смолк и наступила тишина. Сердце верховного министра замирало от тревоги, но голос звучал со всей возможной искренностью и сердечностью.
Она бесшумно выскользнула в дверь, и никто не остановил ее. Только что Киннитан окружали тепло и уют, она слышала ровное дыхание своих спящих братьев и сестер. А теперь вокруг была тьма, холодная тьма безлунной ночи.
В сумраке Киннитан могла различить лишь смутные силуэты домов, темневших на фоне бархатного вечернего неба, но это мало ее заботило. Улицу Кошачьего глаза она знала как свои пять пальцев и могла бы передвигаться по ней с закрытыми глазами. Киннитан помнила, в каких местах можно споткнуться, где часто образуются лужи и где надо переступать через вылезающие из мостовой камни. Именно потому, что улица была так хорошо знакома, девушка сразу почувствовала — что-то изменилось.
Да, конечно, колодец. Крышка колодца поднята.
Но этого не может быть, сказала себе Киннитан, колодец всегда закрывают на ночь. И все же он был открыт. Девушка не просто видела черную дыру, зияющую в темноте ночи, но и чувствовала, что оттуда исходит опасность.
Тем не менее она двинулась по улице, шлепая по мостовой голыми пятками. Киннитан шла уверенно, словно по велению некоего неведомого божества. Камни мостовой, почти такие же древние, как сам Ксис, были покрыты толстым слоем песка. Песок проникал повсюду. Каждое утро хозяйки усердно махали метлами, подметая улицу у своих домов, но через несколько часов ветер наносил песок снова.
Киннитан почувствовала, что колодец совсем рядом, прежде чем разглядела его в темноте. Казалось, он зияет, словно открытая рана. Легчайший шум коснулся ее слуха — то был плеск воды, доносившийся из глубины колодца.
Девушка наклонилась вперед, хотя внутренний голос умолял ее не делать этого, вернуться обратно, в тепло и безопасность, в лоно семьи, в родной дом, где все сейчас крепко спали. Но она наклонялась все ниже, пока ее лицо не оказалось прямо над гладкой поверхностью воды, а в ушах не зазвучал тихий плеск. Снизу долетало мерное беспрестанное бормотание воды.
Может, там плещется восьминогое чудовище с длинными скользкими щупальцами, вроде морского паука, которого она видела на базаре? Но как такой монстр мог проникнуть в колодец? Что в глубине кто-то есть, Киннитан не сомневалась — она ощущала враждебное присутствие каждой клеткой своего тела.
А еще она чувствовала, что неведомое чудовище движется. Поднимается наверх. Карабкается по стенам колодца, с нечеловеческой силой и упорством цепляясь за влажные камни. Киннитан замерла в оцепенении, руки и ноги отказывались ее слушаться. В голове ее пролетали мысли, полные леденящего ужаса и предчувствия, неумолимые, как пальцы врага, сжимающего беззащитное горло. А тот, кто скрывался в глубине колодца, приближался, как будто повинуясь беззвучному зову.
— Бриони! Помоги мне!
В первое мгновение Киннитан решила, что голос, резанувший ее слух, долетел из колодца. Однако он никак не мог принадлежать восьминогому чудовищу. Несомненно, то был голос юноши, и юноша был так же напуган, как и она сама. Неужели он умоляет ее о помощи? Но почему он называет ее незнакомым именем?
Между тем тот, кто скрывался в колодце, продолжал свое упорное восхождение. Киннитан попыталась закричать, но не смогла разомкнуть губ. Она попыталась вновь, и крик, не находя выхода, раздулся в ней, как шар, угрожая взорвать ее изнутри.
— Бриони! Я здесь!
Она уже видела незнакомца отчетливо, словно он стоял по другую сторону колодца: смертельно бледный юноша с огненно-рыжими волосами. Такими же яркими, как прядь, пламенеющая в ее темных локонах.
Сердце Киннитан готово было разорваться от ужаса. Неужели этот странный юноша не видит, как скользкие щупальца цепляются за край колодца? Киннитан хотела спросить, почему он называет ее чужим именем. Но когда ее губы наконец разжались, с них слетел совсем другой вопрос:
— Зачем ты проник в мои сны?
А потом юноша растаял, как струйка дыма, а из колодца вырвался сгусток мрака, угрожавший поглотить Киннитан. Крик, набухавший в ее груди, наконец вырвался наружу, он звенел и звенел, разбивая темноту на множество осколков…
Киннитан проснулась и села, тяжело переводя дух. Кто-то сжимал ее руку, она отчаянно вырывалась и лишь через несколько мгновений осознала, что ее держат не страшные щупальца, а человеческие пальцы, тонкие, теплые и дрожащие. У кровати стоял Голубь. Мальчик был чуть жив от испуга, он что-то невнятно бормотал, успокаивая ее.
— Не волнуйся, — пробормотала Киннитан.
Она дотянулась в темноте до головы мальчика и погладила его по волосам. Он повис на ней, точно обезьянка, прижавшаяся к хозяину, уличному музыканту.
— Мне просто приснился дурной сон, — сказала Киннитан. — Почему ты так испугался? Ты звал меня?
Разумеется, немой мальчуган не мог ее звать — по крайней мере, вслух. Голос, моливший о помощи, приснился ей. Голос звал какую-то Бриони. Странное имя. Жуткий сон. Кошмары иногда посещали ее, когда она жила в обители Уединения. Это случалось всякий раз, когда верховный жрец по имени Пангиссир заставлял ее пить эликсир, называемый «кровь солнца». От этого мерзкого снадобья у Киннитан начиналась лихорадка, и она боялась утратить рассудок.