Игра в кроликов
Шрифт:
Вернувшись, он садится обратно, ставит на стол локти и медленно сцепляет пальцы в замок.
– Что именно вы знаете об игре?
Тревис с Беверли тут же бросаются пересказывать свои любимые теории – что обязательно нужно выискивать закономерности, встречающиеся по жизни, и смотреть, к чему они приведут; что никто не знает, существует игра или это лишь вымысел; что с ее помощью ЦРУ (или АНБ) вербует себе агентов; что некоторые люди играют, а другие лишь наблюдают за ними.
Фокусник просто сидит и слушает, пока Тревис
– Еще что-нибудь? – спрашивает он.
– Ну, играть в нее крайне опасно. Говорят, – тут Тревис переходит на шепот, – что люди из-за нее умирают.
В памяти тут же встает ночь аварии, пикап Энни и Эмили Коннорс. К лицу мгновенно приливает кровь, но я изо всех сил сдерживаю эмоции и стараюсь не обращать внимания на воспоминания, мелькающие перед глазами, как отрывки боевика.
Когда я поднимаю взгляд на Фокусника, он уже смотрит на меня, бесстрастно разглядывая.
– В общем, да – непонятно, существует игра или нет, – говорит Беверли. – По крайней мере, никаких доказательств нет.
– Ну, – произносит Фокусник, переводя взгляд на Беверли с Тревисом, – у игроков они определенно найдутся.
Он замолкает, давая возможность переварить услышанное.
Неужели игра – не вымысел и кто-то в нее играет? Неужели Эмили Коннорс говорила тогда именно про нее?
Взгляд Фокусника чем-то напоминает мне Эмили Коннорс, вглядывающуюся в ночь.
– Это связано с «Кроликами»? – спрашиваю я.
Фокусник оборачивается; смотрит на меня с удивлением.
– Откуда ты знаешь о «Кроликах»? – Удивление сменяется полуулыбкой, которую невозможно разгадать.
– Не помню, – вру я.
Мне совершенно не хочется делиться своей историей с каким-то едва знакомым конспирологом из зала игровых автоматов.
Фокусник обдумывает мои слова, а затем кивает Тревису и Беверли.
– Что вы знаете о «Кроликах»?
– А что это? – спрашивает Тревис.
– Ничего не знаем, – говорит Беверли, с уважением глядя на меня. – Погодите, значит, это так игра называется? «Кролики»?
Фокусник вновь смотрит на меня, а когда понимает, что сказать мне нечего, то продолжает сам:
– У игры нет официального названия, но неофициально… да, неофициально ее называют «Кроликами». Ведь нужно как-то отличать ее от всего остального.
– От всего остального? – спрашиваю я.
– От всего, что не связано с «Кроликами».
Игра заинтересовала меня с того самого дня, когда мы попали в аварию с Энни и Эмили Коннорс, но именно в кабинете Фокусника интерес перерос в абсолютную одержимость. Он стал вторым человеком, который упомянул «Кроликов» в контексте игры и тем самым словно подтвердил, что я ничего не выдумываю: ни подслушанный разговор между сестрами, ни странное ощущение, охватившее меня в тот момент.
С той самой ночи в машине меня преследовала мысль, что разговор о «Кроликах» мне или послышался, или почудился, но в кабинете Фокусника что-то в голове вдруг щелкнуло, и до меня дошло то, что раньше казалось немыслимым.
Что «Кролики» могут оказаться правдой.
…
– Да это явно подделка. Может, пиратка какая-нибудь, – говорит Тревис.
– В руководстве про Соника ни слова, – соглашается Беверли, помахивая распечатанным буклетом.
Фокусник вновь изучает фотографию, которую показал ему Тревис, а потом откидывается в кресле.
– Принесите мне все, что вы раскопали.
– Хорошо, – говорю я. – Тогда я через пару дней заскочу…
– А почему не сейчас? – спрашивает Фокусник.
– Эм, – отзываюсь я, – а что, надо прямо сейчас?..
– Если можешь, – говорит он.
Не знаю почему, но этот момент кажется мне решающим. Чего хочет Фокусник? Поскорее увидеть аномалию своими глазами – или узнать мое отношение к «Кроликам»? Что мной движет – желание докопаться до истины или праздное любопыт- ство?
Эндрю растерял интерес, столкнувшись со сложностями, и Беверли с Тревисом вскоре последуют его примеру, но для меня все лишь начинается. Это отнюдь не праздное любопытство.
– Вернусь через полчаса, – говорю я.
Я успеваю за двадцать минут.
Мне очень хочется докопаться до истины.
Мне безумно интересно, что Фокусник скажет при виде игры, но когда я возвращаюсь, до сих пор не переведя дух после велосипеда, он просто выхватывает у меня дискету и закрывает дверь перед носом.
Не успеваю я постучать, чтобы уточнить, когда возвращаться, или хоть узнать, что он собирается делать, как за спиной вдруг раздается чей-то негромкий голос:
– Он позвонит, если что-то найдет.
Я оборачиваюсь – и впервые встречаю Хлою.
Ей двадцать, без нескольких недель двадцать один. Волосы светлые, почти белые, непослушные, коротко, неровно остриженные. На плечах рваная светло-серая куртка, накинутая поверх белой футболки с розовой кассетой на груди. Мерцающие огни игровых автоматов отблескивают в ее глазах, когда она улыбается уголком губ и спокойно, равнодушно бро- сает:
– Привет.
– Привет, – говорю я. – Меня зовут К.
– Хлоя, – отвечает она и пожимает мою руку так, словно только что прошла собеседование.
– Ты здесь работаешь? – спрашиваю я.
– Подрабатываю, – отвечает она, и мы спускаемся по лестнице в главный зал. – Любимая игра?
– «Роботрон», – говорю я.
– У нас есть «Роботрон». Осталось только дождаться, когда привезут новый монитор. – Она бросает монетку в «Кентавр» – пинбольный автомат, похожий на стол.
– Круто, – говорю я.
Пару минут я наблюдаю, как Хлоя играет в пинбол. Не отпускает мысль, что нужно сказать что-нибудь интересное, показать, что мы с ней на одной волне.