Игра в кроликов
Шрифт:
– Что это было? – Эмили еще сильнее увеличила громкость. – Вы же слышали? Пожалуйста, скажите, что слышали.
– Вроде да, – пришлось солгать мне.
На самом деле мне так и не удалось услышать ничего, кроме помех. Голова разболелась. Шипение щекотало в ушах, а где-то в глубине груди завибрировало что-то плотное и расплывчатое, постепенно двигаясь вверх. Во рту пересохло.
Раньше мне казалось, что причиной моего плохого самочувствия послужила скорость, на которой мы мчались по грунтовке в абсолютной темноте, но сейчас я уже сомневаюсь. Не знаю, что это было. Просто что-то… странное. Неестественное.
–
– И так нормально, – ответила Эмили.
Когда она выключила фары, дорога тянулась вперед по прямой, но мы проехали немалый ее участок. Оставалось только надеяться, скрестив пальцы, что мы не вылетим с поворота в кювет.
– Эм, слушай… – начала Энни.
– Тш-ш-ш! – шикнула Эмили на сестру. – Там же сказано: ехать нужно в темноте.
Изредка практически неразличимый свет луны выхватывал то деревья, то участок дороги; видимо, Эмили ориентировалась с его помощью.
– Вот сейчас. – Она склонилась поближе. – Слышали?
В этот раз у меня действительно получилось расслышать звук, доносящийся из приемника, поначалу едва различимо.
Это был женский голос.
Но стоило мне обернуться к Эмили, чтобы расспросить об услышанном, как в салоне что-то оглушительно загудело. Эмили дернула за рычаг; фары осветили дорогу, и под визг Энни мир взорвался ослепительной вспышкой стекла и света.
Когда Эмили вновь включила фары, они прорезали тьму двумя крохотными ядерными взрывами, осветив громадного лося, лежащего на дороге.
Мы даже не успели ничего понять, а все уже кончилось.
Нас с Эмили выбросило на дорогу через лобовое стекло, но Энни так и осталась в салоне.
Уже потом мы узнали, что из-за угла, под которым была повернута ее шея, она ушла из жизни мгновенно, без всяких страданий.
Мне повезло заработать лишь вывих плеча, сильное сотрясение, россыпь синяков и порезов – ничего больше. Эмили серьезно повредила правую ногу. Почти год она провела в больнице, а восстанавливалась значительно дольше.
В последний раз наши пути пересеклись спустя несколько лет после аварии.
Мы с родителями поехали в Сан-Франциско к друзьям и остановились на заправке неподалеку от Вашингтона, потому что мне захотелось в туалет. Тогда, на обратном пути из уборной, Эмили Коннорс и попалась мне на глаза.
Она сидела на заднем сиденье стоящей рядом с нами машины, но никак не отреагировала ни на улыбку, ни на приветственный взмах руки. Так и продолжила сидеть и смотреть прямо перед собой, будто меня не существовало. Можно было, конечно, постучать в стекло, чтобы привлечь ее внимание, но меня смутил ее взгляд. Пустой, будто она не рядом, а где-то далеко-далеко, и никакой стук не сможет вернуть ее обратно. Но проверить это мне не удалось, потому что машина, в которой она сидела, тронулась с места и выехала на шоссе.
В ту же ночь мне приснились Энни и Эмили Коннорс.
Мы ехали по дороге, ведущей к дому Питерманов, но в этот раз навстречу нам вышел не лось, а что-то высокое, серое и кривое.
Когда мы приблизились, стало понятно, что силуэт этот принадлежит не человеку; он не был цельным – всю массу его составляла искаженная смесь мелких теней, извивающихся, дергающихся и сливающихся воедино.
Крик застрял у меня в горле, и тело застыло, отказываясь шевелиться.
Как и в ту ночь, радиопомехи зазвенели в ушах, голова заболела, во рту пересохло. А серый силуэт на дороге начал медленно оборачиваться.
Мне хотелось закрыть глаза, но все попытки оказались напрасны.
Эмили не останавливалась, словно ничего не замечала, а Энни склоняла голову к радио, пытаясь расслышать сообщение, которое якобы скрывал за собой белый шум.
Время замедлилось.
Шум и помехи оглушили меня, и непонятный гул вдруг замкнул что-то ужасное в глубинах моего сознания и тела.
Пикап несся вперед, и прямо перед тем, как мы врезались в серую фигуру, она повернулась к нам лицом – точнее, тем, что было на его месте.
А была там лишь непроглядная тьма.
И тогда до меня донесся голос – тот самый голос, что в ту ночь пробился сквозь шум помех; сухой, резкий, потрескивающий, словно огонь.
Говорила женщина, та же, что и в 1999 году.
– Дверь открыта, – сказала она.
(Аутентифицировано через блокчейн)
Всемирная организация здравоохранения описывает игровое расстройство как «модель игрового поведения, отличающуюся нарушением контроля за игрой… до такой степени, что ей отдается предпочтение перед другими интересами и повседневными занятиями, а также продолжением или интенсификацией игровой деятельности, несмотря на появление отрицательных последствий».
Отрицательные последствия – не шутка.
Не забывайте пить воду и предупреждайте кого-нибудь, когда планируете отправиться проверять неизвестную зацепку, про которую никто больше не знает.
Берегите себя.
3. Если хорошо прислушаться, можно услышать ревень
Пол выложен плитками: триста девяносто пять белых, четыреста черных. От входа до столика – ровно двадцать один шаг.
Над автоматом для молочных коктейлей висит маленький телевизор, на экране которого профессиональные спортсмены играют в доджбол – в вышибал, если говорить по-простому. На тротуаре за окном виднеется кислотно-зеленый автомобиль: «Додж Челленджер».
«Додж».
На ум сразу приходит значение слова.
Финт. Хитрость. Уловка.
Алан Скарпио улыбается, обводя вилкой помещение.
– Хорошее местечко, согласись?
– Да, довольно классное.
– Я взял тебе кофе, – говорит он, кивая на грязно-белую керамическую кружку, стоящую на столе.
– Спасибо. – Я присаживаюсь на диванчик, обитый потертым кожзамом.
Кафешка расположена через улицу от игровых автоматов Фокусника. Она старая, еще пятидесятых годов; такие обычно называют забегаловками, а то и похуже. На столиках стоят маленькие музыкальные автоматы – некоторые, кажется, даже работают.