Игра в нападении
Шрифт:
А она действительно есть, порой искушенная небольшим количеством алкоголя.
— Это глупо, но единственное, что нашла связанное с эстонской кухней, и что была в силах сделать — лепить и окунать в шоколад.
Мэрилин пересыпает шарики в тарелку.
— И при таком свете не подскажу, где горький, где белый или молочный. Но они там есть.
Вроде бы…я и вправду убила на это вчерашний вечер. Простите, первокурсники с непроверенными эссе.
— Это так чудесно, Джуди! А если Якоб поскорее уберет наш покупной марципан, будет еще лучше. — шикает на мужа.
Поджимаю
— Это приличие. — тихо.
— Милые оправдания.
Беру шарик и кидаю ему в рот, чтобы заткнулся. Быстро убираю руку, предполагая, что может прийти ему в голову даже при родителях.
Мы остаемся еще ненадолго, ждем, пока закончится дождь, чтобы Мэт мог выйти и запустить генератор. Я устала препираться с ним и его родителями. Такое чувство, что все пытаются доказать, что между нами любовь, и это я одна упираюсь рогами…черт, я заражена Чикаго Буллз.
Нас не провожают до коридора, чтобы лишний раз не оступиться на углах. Думаю, крикнем “пока” через окна, и все! На самом деле, я не то чтобы хотела сбежать. Эйрены оказались приятными собеседниками. С ними легко обсуждать баскетбол, жизнь в Таллине, марципан.
Со своими родителями я начала разговаривать совсем недавно, мы никогда не были особо близки. В подростковом возрасте моими главными собеседниками были бабушка с дедушкой — выходные “родители”. Они могли любую тему превратить в урок игровой формы. Когда стала постарше — в часовую лекцию, от который не отвертеться. Одновременно с этим, они не забывали меня баловать, вспоминать, что я ребенок. Мы ездили в Милуоки, Вашингтон, Питтсбург. Со средней школы бывали на дне открытых дверей Пенсильванского университета. Наверное, мне бы хотелось быть рядом с ними и не думать о том, что я могу ошибиться. Мы до безумия любим друг друга, но у меня нет права забыть урок. Родители же всегда были…обычными родителями. Не настолько расположенными и радушными как Эйроны с Мэтом, но…разумеется, свои, подходящие.
Надеваю ботинки.
— Отличное знакомство с родителями. Еще и в интимной обстановке.
— Прекрати. — отталкиваю бедром.
Чуть не падаю, теряя равновесие, но меня ловят. В коридоре через блок стекла у входа проникает тусклый свет.
— Это знакомство с миссис и мистер Эйнер, а не твоими родителями. Десятый раз повторяю: — выхватываю плащ — между нами ничего нет.
Тогда какого черта я здесь забыла?
— Ну да, всего-то пару раз занялись сексом, и сходим с ума друг по другу. Класс, Ведьмочка! Ничего!
В этот момент раздается треск, начинает часто моргать свет, пока через пару секунд не стабилизируется. Тогда и вижу родителей Мэта в конце коридора. У Мэрилин отвисла челюсть, в руках мой контейнер. Сам парень при свете быстро теряет смелость.
— По крайней мере тебе понравилось. — про секс, он громко сглатывает.
— Доброй ночи. — почти выбегаю из дома на холодный воздух.
Удивительно, как остатки дождя, крошечные брызги не шипят на моих красных щеках. Прислоняюсь спиной к машине. Она стоит под навесом, от моих движений включается свет.
— Я тебя прикончу. Серьезно, Каланча.
— Каланча?! — всовывает контейнер.
— Последнее, что ты должен делать, так это смеяться! — угрожаю пальцем.
Но он заливается от прозвища, которое я ему дала при первой же встрече и ни разу не озвучивала.
— Просто…Блядь, Мэт! Отвези меня домой, а завтра умри на тренировке, договорились?
Распахиваю дверь машины раньше него.
— Все, что пожелает моя девушка.
— Слушай. — поворачиваюсь к нему — До тренировки ты не доживешь.
Зла, кричу, угрожаю, но не спорю.
В этот вечер Мэт получил только два добровольных поцелуя и вынудил на шесть или шестнадцать.
ГЛАВА 8
ДЖУДИ
Стоит ли сказать, что этот самовлюбленный парнишка живее всех живых после тренировки и умудряется писать мне полдня? Отключаю уведомления после его приглашений на званный ужин, мне и без него хватает светских мероприятий.
В эту пятницу благотворительный вечер научного фонда Иллинойса. Старшие-старшие миссис и мистер Кэмпбелл просили прийти.
И так смешно наблюдать, как зал Иллинойского государственного университета, на который явно ушло средств больше, чем на исследования, набивается сотней людей. Думаю, продай пара женщин серьги, и аукцион можно считать закрытым. Правда, эти же серьги сняла бы с бабушки, а с дедушки запонки. Неважно. Сейчас мы наслаждаемся обществом друг друга и мыслью о филантропии.
Вайноне и Риду Кэмпбелл чуть за семьдесят. Они одеты в аналогичные смокинги, на бабушкиной шее стильно висит лента галстука-бабочки, в ушах — приемлемого размера бриллианты. Дедушка не скрывает седину, бабушка же чуть маскирует ее за светлой краской. Они выглядят идеально, и я продолжаю подыгрывать, делать вид, что не знаю, что они наняли стилиста.
Я надела свои обычные черные брюки, в которых нередко хожу на работу. Сверху атласная синяя блузка на запах, которую держат крупные ленты вокруг талии. Из украшений позолоченное серебро, в руке маленькая черная сумочка.
— Жозефина, были бы мы в Москве девятнадцатого века, кого-то бы отправили на ярмарку невест.
— И то на пару секунд, до первого мужского взгляда. — поддерживает дедушка, целует в щеки:
"Что ж, матушка? за чем же стало?
В Москву, на ярманку невест!
Там, слышно, много праздных мест".
Они последние годы увлекаются русской литературой. Видимо, слишком хорошо живется.
— Мне нравится, когда ты выпрямляешь волосы. — говорит бабушка — Кажешься такой взрослой.
— Бабуль, мне двадцать шесть.
Она чуть недовольна таким обращением, но улыбается.
Зал, собранный словно из малахита и мрамора, становится шумным и тесным. Отказываюсь от предложенного бокала. Я слишком много пью и ем жирного. Итак не пригодился ремень для брюк.