Игра в подкидную войну
Шрифт:
Ничего про те письма неведомо было цареву гонцу лейб-гвардии поручику Тимофею Ивашкину. Орден святой Анны привез владыке с пакетом секретным. И растерялся, что отверг награду митрополит Платон. Даже осерчал владыко.
– Негоже духовных лиц светскими отличиями ублажать. Так и передай государю. Хоть и не властен над ним, а не велю... Хотел сам тебя сопроводить по храмам кремлевским, да что-то ноги сегодня не ходят. Дам тебе старичка церковного Парфена в провожатые. Не погнушайся простым причетником.
И пришел старичок церковный. Росту саженного, статью - боярин, обличьем - Пересвет, на рать идущий.
– Тебе владыко объяснял про Дерево Мира и про то, как соборы на Москве расположены?
– спросил погодя Парфен.
– И разговора об том не было, - молвил поручик.
– Значит, слушай. Дерево Мира есть Млечный Путь. А Северный полюс где, знаешь?
– На севере, наго полагать.
– На севере почти вся Россия, надо полагать... В Малой Медведице он расположен, если взять в разумение господство неба над землей. А где на земле Малая Медведица отразилась? То-то, что не знаешь. Ну да об этом мало кто знает. Кремлевские соборы повторяют расположением своим созвездие Малой Медведицы. Нарочно не старались привязать - по уставу неба так вышло.
– А к чему так сложилось, дядя Парфен?
– На этот вопрос ни детям твоим, ни внукам ответа не дождаться. Может, тем только нашим потомкам откроется, кто третье тысячелетие распечатает. Им будет вложена мудрость расчислить светила и звезды, чтобы понять, зачем все так на земле вышло. Нынешним и прошлым истина не впрок. Смута да смута. Один Лжедимитрий, второй... Романовы-Захарьины то с этим, то с тем, то с Годуновым, то против него. Кончилось так, что и Годунова отравили, и Федора Иоанновича... Позже старались уничтожить и сам след, что цари Российской империи вели свою родословную от Августа, Константина Великого по-нашему.
– Выходит, Рюриковичи сами себя причислили к родословному древу самодержцев?
– Последним Рюриковичем был царь Федор Иоаннович, а Романовы - пришлые. Пресекли династию. Труднее было пресечь ее в хрониках, в записях разрядных приказов и степенных книгах, однако и этого достигли. Четырех московских царей в одного Ивана Грозного свели, тем и место для ложной своей династии высвободили. Спохватились потом, что про жен царских забыли, ну так их тоже, недолго думая, к Ивану Грозному приписали, а было их восемь... А как быть с храмом на Красной площади, возведенным в память покорения Казанского царства? Очень просто поступили. Разделили надвое: отдельно стал царь, отдельно - юродивый Василий Блаженный, который, дескать, и строил храм... Нет, не настанет на Руси покоя и благодати, пока неприкаянная Медведица с детьми по небу бродит, ожидая, когда мы дорогу свою отыщем.
– Одного уразуметь не могу, дядя Парфен. Ежели сильна была Русь, то как же смуты допускали? Не чуяли опасности?
– Широки врата, да пространен путь. В ганзейских хрониках ответ легко сыскать. С купеческой дотошностью записано в них, сколько и каких пушек подлая Англия прислала Романовым под их будущую династию, сколько мушкетов и пищалей с припасами любезные немцы доставили. А пороховые заводы?!. Даже датская королева свой дар увековечила в тех хрониках: десять пушек и две тысячи пищалей. У русских же казаков - пики да сабли. С ними и шли супротив самозванцев.
– Стало быть, то не беглые холопы
– Петр Первый кого казнил на Красной площади?.. Холопов или государевых стрельцов? Это Романовы после повелели все восстания против них считать холопскими бунтами. Степан Тимофеевич Разин в европейских хрониках маркизом значится, не то виконтом. Царских он кровей, донской атаман.
– Выходит, не татарское иго, а... романовское? Но татары-то были, дядя Парфен?
– Как не быть. И были, и есть. Только в те времена татарами прозывали и донских, и белгородских, и рязанских служивых людей. А еще ранее - так и всех воинов, что ратную службу несли, моголами звали Великие это значило. Все европейские короли трепетали: вот придет Гог из земли Магог и отнимет им же данный ярлык на княжение...
– А в Казани тогда - татары были или кто? При Иване Грозном?..
– И в Казани, и в Астрахани, и в Крыму - тюркские кипчаки. Настоящие же татары давно с русскими родством перемешаны - кто скажет сейчас, где там русское, где татарское? Ордынцы! Ермоловы, Годуновы, Голицыны, Бутурлины, Тимирязевы, Дашковы. Карамзины, Разины - все татарские корни имеют. Гаврила Романович Державин, государственный казначей, пиит - тот во хмелю и сейчас себя мурзой величает. Татарин и первый русский стихотворец - как отделить одно от другого?
– Пожалуй, что и никак...
– проронил поручик.
– Вот и бродит Медведица, лики ордынских печалей созерцая. Ждет, когда явится тот, кому на роду написано Русь поднимать.
– А каков он будет? Похожий на государя нашего?
– Чем-то похожий, да, но во многом, полагаю, превосходящий. Не угадать нам сейчас, каков он. И не скоро еще увидится. Ну да Медведица наша терпелива, участлива и сострадательна - дождется Возничего на Млечном Пути...
– Страшное ты рассказываешь, дядя Парфен. Всю душу перекрутили твои слова...
– И что с того станется? Я ничего не говорил, а ты ничего не слышал, так?..
– Все слышал. И запомню все. Ведь не обо мне речь.
– И о тебе тоже. О каждом русском. Обо всех, кто придет после нас и призывный набат услышит, да поверх головы своей на небо звездное глянет и поймет, по какому пути свет разливается по земле... Пошли дальше, поручик!..
Две судьбы развиваются в сюжетных рамках документального фильма архимандрита Тихона. Одна - как это было с Византией, другая, легко угадываемая - как и что станет с Россией, если не усвоит заданного урока. Павел I, хоть и посматривал в сторону Константинополя, беды не прочувствовал, вот и ограничилось его царствование кратким историческим мигом: четыре года, четыре месяца и четыре дня.
Подразумеваемых «если» расставлено обочь истории множество. Собственно, из них и состоит фильм- предостережение, и голос отца Тихона, спокойный, тихий, делается напряженным, отчасти даже звенящим, когда объясняет он истоки пагубы, постигшей процветающую Византию: «Все западное превозносилось либералами, свое - презиралось. История искажалась, вера и традиции осмеивались, армия подвергалась унижениям. Богатая византийская молодежь уже не училась в своей стране - уезжала за границу. Лучшие умы византийской науки эмигрировали на Запад».