Игра в «Потрошителя»
Шрифт:
Ее способ «соматизировать» переживания был прихотлив, проявлялся в разных формах, иногда срабатывал, иногда — нет, но когда эта способность ей отказывала, на помощь приходила интуиция, которая никогда не подводила Индиану, если речь шла о здоровье пациента. Ей хватало пары сеансов, чтобы определить, есть ли у клиента улучшение. Если такового не наблюдалось, Индиана направляла его к какому-нибудь коллеге по Холистической клинике — специалисту по иглоукалыванию, гомеопатии, лечению травами, визуализации, рефлексологии, гипнозу, музыкальной и танцевальной терапии, естественному питанию, йоге и всему такому прочему, чего в Калифорнии полно. Можно было по пальцам сосчитать пациентов, которых она препоручила врачам: к ней приходили люди, уже перепробовавшие почти все,
Индиана начинала с того, что выслушивала историю нового клиента, тем самым давая ему возможность облегчить душу; иногда этого хватало: способность внимательно слушать творит чудеса. Потом переходила к наложению рук, ибо верила, что человеку нужно, чтобы к нему прикасались; излечивала больных одиночеством, тоской или раскаянием с помощью простого массажа. Если болезнь не смертельна, говорила она, тело почти всегда излечивается само. Ее роль состояла в том, чтобы дать телу время и облегчить процесс: такое лечение не для нетерпеливых. Она использовала комбинацию методик, которую именовала интегральной санацией, а отец ее, Блейк Джексон, называл попросту колдовством; подобное определение могло отпугнуть клиентов, даже в таком терпимом городе, как Сан-Франциско. Индиана облегчала симптомы, заговаривала боль, снимала отрицательную энергию и помогала пациенту восстановить силы.
Это она и проделывала в данный момент с Гэри Брунсвиком: тот лежал навзничь на столе, покрытый простыней, с полудюжиной мощных магнитов на груди. Глаза его были закрыты: Индиана усыпила его ароматом индийского нарда, навевавшим покой, и еле слышной записью струящейся воды, ветерка и птичьих трелей. Брунсвик ощущал, как ладони Индианы сжимают его голову, и осознавал с тоской, что сеанс подходит к концу. В этот день ему, как никогда, требовалось воздействие целительницы. Ночь прошла тяжело, изнурительно, утром он мучился, будто с похмелья, хотя и не пил спиртного, и явился в кабинет Индианы с невыносимой головной болью, которую та своей магией смогла облегчить. Целый час она воображала поток космической пыли, струящийся из какой-то далекой точки в безграничной Вселенной и, проходя через ее руки, окутывающий пациента.
С ноября прошлого года, когда Брунсвик впервые появился у нее в кабинете, Индиана перепробовала разные методы с такими скудными результатами, что уже начинала терять надежду. Он уверял, что лечение помогает, но Индиана распознавала болезнь с точностью рентгена. Она верила, что здоровье зависит от гармонического равновесия между телом, разумом и духом, а поскольку не могла обнаружить никаких аномалий в организме Брунсвика, все симптомы приписывала мучительно ищущему уму и плененной душе. Гэри уверял, будто прожил счастливое детство и нормальную юность; значит, зло, скорее всего, происходило из прошлых жизней. Индиана ждала только случая, чтобы ненавязчиво указать ему на необходимость очистить карму. Был у нее на примете тибетец, очень опытный в таких делах.
Этот Брунсвик представлял собой сложный случай. Сразу, на первом сеансе, еще до того, как пациент открыл рот, Индиана поняла это, ощутив железный венец, сдавливающий ему виски, и мешок камней, обременяющий спину: несчастный влачил чудовищной тяжести груз. Хроническая мигрень, изрекла она, и Брунсвик, изумившись такому, как он полагал, ясновидению, признался, что головные боли усилились в последний год настолько, что ему пришлось бросить работу геолога. Такая профессия требует отменного здоровья, сказал он: геолог пробирается в пещеры, поднимается в горы и разбивает лагерь в безлюдных местах. Ему было двадцать девять лет, лицо приятное, телосложение хрупкое, волосы острижены коротко, чтобы не была так заметна ранняя лысина; за очками в черной оправе серые глаза, глядящие на мир без особого доверия. В кабинет номер восемь он приходил по вторникам, строго в назначенный час, а в случае острой необходимости просил устроить ему на неделе еще один сеанс.
Он приносил Индиане скромные подарки — цветы или поэтические сборники, полагая, будто женщинам нравятся рифмованные стихи о природе — птичках, облачках, ручейках:
Брунсвик носил джинсы, ботинки на толстой каучуковой подошве и кожаную куртку с металлическими заклепками, что совершенно не сочеталось с его ранимостью и какой-то кроличьей робостью. Как и о других клиентах, Индиана старалась выпытать о нем все, что можно, чтобы обнаружить источник болезни, но этот человек представлял собой чистый лист. Она почти ничего не знала о нем, а то, что удавалось выяснить, как-то забывалось, едва он закрывал за собой дверь.
В этот вторник в конце сеанса Индиана дала ему флакончик с эссенцией герани, чтобы вспоминать сны.
— Я не вижу снов, но мне бы хотелось увидеть во сне тебя, — промолвил Брунсвик в своем обычном меланхолическом тоне.
— Мы все видим сны, но мало кто придает им значение, — подхватила Индиана, вроде бы и не понимая намека. — Есть люди, вроде австралийских аборигенов, для которых сны не менее реальны, чем жизнь наяву. Ты видел рисунки аборигенов? Они рисуют свои сны, это невероятно. У меня на ночном столике лежит блокнот, и я, как только просыпаюсь, записываю туда самые значимые сны.
— Зачем?
— Для памяти: ведь они мне показывают путь, помогают в работе, разрешают сомнения, — объяснила она.
— Ты когда-нибудь видела меня во сне?
— Я вижу во сне всех своих пациентов. Мой тебе, Гэри, совет: записывай свои сны, размышляй над ними, — ответила она как ни в чем не бывало.
Пару сеансов в самом начале Индиана пыталась внушить Брунсвику мысль о благотворности медитации: изгнать все мысли, глубоко вдохнуть, так чтобы воздух проник в каждую клеточку тела, и выдохнуть, избавляясь от напряжения. Посоветовала во время приступа мигрени найти спокойное место, где можно расслабиться, и медитировать там пятнадцать минут, наблюдая за симптомами с любопытством, не сопротивляясь им. «Боль, как и прочие ощущения, отворяет двери души, — сказала она. — Спроси у себя самого, какие чувства ты приемлешь и от каких отрекаешься. Обрати внимание на свое тело. Если ты на этом сосредоточишься, увидишь, что боль меняется и что-то открывается внутри тебя — но, предупреждаю, ум, свыкшийся с неврозом, не даст тебе передышки, он станет отвлекать тебя идеями, образами, воспоминаниями. Тебе нужно время, чтобы познать самого себя, посидеть наедине с собой, молча, без телевизора, мобильника или компьютера. Пообещай, что будешь это делать, хотя бы по пять минут каждый день». Но как глубоко Брунсвик ни дышал, как ни медитировал, он по-прежнему оставался клубком нервов.
Индиана распрощалась с ним, прислушалась к тому, как шаги его удаляются по коридору, направляясь к лестнице, и, тяжело вздохнув, рухнула на стул: ее окончательно вымотала отрицательная энергия, исходившая от этого несчастного, и его романтические авансы, которые начинали серьезно ей досаждать. Ее работа требовала сочувствия, но иным пациентам так и хотелось свернуть шею.
Среда, 11 января
Телефон Блейка Джексона принял с полдюжины звонков от внучки, пока он как сумасшедший гонялся за мячом во время игры в сквош. Когда последний тайм закончился, Блейк отдышался, вымылся, оделся. Было уже девять вечера, и его приятель тосковал по эльзасской еде и пиву.
— Аманда, это ты?
— Кто же еще? Ты ведь набрал мой номер, — отозвалась внучка.
— Ты мне звонила?
— Конечно, дед, ведь ты отвечаешь на мой звонок.
— Ладно, черт побери! Чего тебе надо, соплячка? — взорвался Блейк.
— Мне нужно узнать все о психиатре.
— О психиатре? A-а! О том, которого сегодня убили.
— Сегодня об этом объявили в новостях, но убили его позавчера ночью или вчера утром. Выясни все, что сможешь.
— Как?
— Поговори с папой.