Игра в саботаж
Шрифт:
– Зря вы так, – мужчина укоризненно покачал головой. – А я только хотел сообщить радостную новость, что могу хоть завтра освободить вас из тюрьмы. И даже помочь перебраться туда, куда вы так хотите добраться, то есть за границу.
– В обмен на что?
– В обмен на информацию. Вы будете знать очень много интересующей нас информации – в Израиле. Сможете помочь бывшей любимой родине.
– Нет, – Анатолий повернулся к окну, но оно было задернуто шторами, и ничего не было видно.
– Ну, как хотите. – Мужчина встал, демонстрируя отлично сшитый, дорогой костюм. – Тогда хочу вас предупредить: принято решение перевести вас в другую камеру. Вы больше не будете один.
– Так это же хорошо! – воскликнул Нун абсолютно искренне.
– Рано радуетесь. Вас переведут в камеру к уголовникам. Вы ведь еще не видели здесь уголовников, правда? Сразу скажу: у них есть своя собственная иерархия, и вы им не понравитесь.
Нун молчал. Теперь он понял все. Его пытались сломать другим образом. Липкая струя ледяного пота скатилась вдоль позвоночника. Было даже страшно представить, что его ждет…
– Хочу дать вам один совет, – кагэбист обернулся уже в дверях, – вы ведь писатель? Вы должны хорошо подбирать слова, так? Как вы думаете, с каким словом ассоциируется тюрьма? Что самое главное в тюрьме?
– Я не знаю, – Нун смело выдержал его взгляд, – это два разных вопроса. Я никогда об этом не думал.
– На самом деле слово одно. Молчание, – веско сказал кагэбист. – Тюрьма – это молчание. Запомните это, Анатолий Львович. Если хотите выжить.
На следующее утро, около 6 утра, еще даже не рассвело, в его камере появился конвойный.
– Нун, собирай манатки! – крикнул. – Да побыстрей. Тебя переводят.
У Анатолия почти не было вещей. Все они легко поместились в сетчатой авоське – то, что он успел собрать дома, во время ареста. Поэтому через десять минут он уже шагал по длинному коридору следом за конвойным, а сзади его сопровождал еще один, появившийся из ниоткуда, вооруженный конвоир, демонстративно держащий руку на кобуре и дышащий в затылок.
Нуна снова провели через двор, но в этот раз в сторону, противоположную от административного здания, к выходу. Он успел разглядеть кованые ворота и стоящий за ними микрофургон. Возле ворот ему сковали руки сзади наручниками.
– Такое правило, – даже как-то любезно сказал конвоир.
– Куда меня везут? – Анатолий не сильно рассчитывал на ответ, однако конвоир неожиданно ответил, возможно, потому что Нун вдруг пробудил в нем что-то человеческое:
– В тюрьму на Люстдорфскую дорогу.
Анатолий похолодел. Об этой тюрьме рассказывали настоящие ужасы – о невыносимых условиях содержания, о жестоких порядках… Да и близость кладбища играла на руку любителям распространять страшные слухи…
Пожалуй, это было самое мистическое место города – между кладбищем и тюрьмой, дорога ужасов… И вот теперь ему предстояло отправиться в этот ад, в самую страшную неизвестность, точно по этой дороге – между кладбищем и тюрьмой… Между смертью и жизнью…
Лестница была извилистой, стены – выщерблены, и пока Нуна вели наверх, он все время думал о тех, чьи ноги истерли эти шаткие ступеньки. Сколько уголовников ходило по этим узким проходам, сколько судеб навсегда оборвалось в этих ужасных стенах? И вот теперь он в самой страшной уголовной тюрьме – кошмар, который не мог привидеться и во сне, потому что не снились ему такие сны. Его сны всегда были счастливыми.
Наконец, где-то в районе третьего этажа, где совсем извилистый лестничный пролет оборвался, не сменяясь другим, его вывели в длинный коридор с рядами одинаковых металлических дверей. В каждой из них было окошечко, забранное густой железной решеткой. Остановились где-то посередине. Конвоир глухо скомандовал:
– Руки за спину, лицом к стене.
Про руки было излишне, так как едва заключенного привезли в тюрьму, руки ему опять сковали наручниками. Нун повернулся так, как ему приказали. Щелкнул замок двери. С него сняли наручники и втолкнули внутрь камеры.
Он остановился на пороге, не зная, как себя вести, присматриваясь к новой для него обстановке. Самым первым и самым ужасным, что поразило его здесь, был запах. На него мгновенно пахн'yло каким-то смрадным гнильем, и эти гнилые миазмы моментально забили ему ноздри.
Анатолий был очень утонченным, чувствительным и брезгливым человеком. Сколько себя помнил, всегда остро реагировал на запах. Плохо пахнущую еду ни за что не стал бы есть. Но здесь казалось, что эта камера гниет изнутри. И он не знал, даже не мог определить, что смешалось в этом ужасающем запахе: вонючие носки, человеческие испражнения, пот, запах несвежей пищи, застоявшийся воздух никогда не проветриваемого помещения… Страшно было даже представить, что отныне вся его жизнь будет проходить в этом аду.
Потом в глаза бросились нары. Камера была достаточно узкой и тесной, поэтому нары были устроены в три этажа. И – люди. Со всех нар на него смотрели люди с внимательными волчьими глазами, как будто они ощетинились, словно им подали сигнал опасности… Эти глаза были здесь повсюду. На мгновение у него мелькнуло страшное видение – даже в стенах и потолке, везде – только глаза. Он не понимал, как себя вести. Поэтому молча застыл на пороге.
Только позже Анатолий узнал, почему в камере было так много глаз. Тюрьма была переполнена, и в камеру, рассчитанную на шесть человек, забивали человек тридцать. Страшная скученность, антисанитария – все это создавало чудовищные условия, выжить в которых было настоящим подвигом. И еще он узнал (пот'oм, пот'oм – все было пот'oм!), что в тот самый первый момент он повел себя исключительно правильно. В тюрьме не выносили паникеров и болтунов. Правильным поступком было молчать.
– Принимай новенького! – крикнул конвоир ему в спину, и дверь захлопнулась.
К Анатолию подошел какой-то невысокий лысый мужчина средних лет.
– Статья? – прищурившись, спросил он.
Анатолий ответил. Мужичок презрительно скривился. Ткнул рукой в левый угол камеры:
– Последние нары возле стены видишь? На третий этаж полезай, наверх.
Нун подошел к нарам. Третий этаж был очень высоко, почти под потолком. Он закинул наверх котомку с вещами. Сердце на мгновение кольнуло – как же он заберется туда? Он никогда не занимался спортом, да и по жизни был тучным. Как же теперь? Однако выхода не было. Он уже собирался карабкаться наверх, но какой-то парень вдруг схватил сверху его котомку, причем с самым нахальным видом. Не растерявшись, Анатолий вырвал свои вещи из его рук.
– Посмотреть дашь, что там у тебя? Вдруг мне чего надо? – нагло прищурился парень.
– Нет, – твердо сказал Нун, бросая вещи обратно наверх.
Он был уверен, что парень полезет в драку. Однако тот, к его огромному удивлению, отошел. Сзади он услышал:
– Подойти сюда.
Анатолий пошел на голос. По самому центру камеры, на первом этаже, скрестив ноги по-турецки, сидел мужчина явно восточной внешности. Было ему не меньше пятидесяти. Коротко стриженные волосы были совсем седыми. Глаза выделялись жесткостью. Одет он был в теплый, очень приличный спортивный костюм, да и сзади него виднелось довольно дорогое новое стеганое одеяло. Оно очень отличалось от тех ветхих тряпок, которые были наброшены на все остальные нары, в том числе и на место Анатолия.