Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе
Шрифт:
– Чем он пахнет, юноша? – Она протянула руку Теодору.
– Снегом, – пожал плечами Тео.
Тетушка окинула его мрачным взглядом.
– Песней, юноша. Песней!
И, фыркнув, она удалилась.
«Ну и народ!» – подумал Теодор. Он еще не привык к соседям.
Возле северной ограды Тео обнаружил следы, означавшие одно: их владелец танцевал. А невдалеке, за границей кладбища, обнаружилась Шныряла, умывавшаяся снегом, который еще сохранился в тени. Заметив Теодора, девушка сверкнула на него глазами и насупилась.
Тео отвернулся и стал наблюдать за
– Батюшка, да скажите, что это было-то? – взмолилась какая-то лохматая женщина, сжимая в руке подушку. – Неужто я одна видела… сон?
Нежители принялись наперебой делиться событиями ночи. Они видели сон. И в этом сне, как и у Теодора, присутствовала комета.
– Бог мой, бог мой! – покачала головой Фифика. – Сто лет не видела снов и забыла уже, что такое бывает. Что это значит, Плотник? Ты старший, скажи нам!
Нежители обступили карлика, но тот лишь разводил руками.
– Никогда не увидеть нежителю сны. Странное это событие. Что-то происходит, друзья, что-то неслыханное. Чует мой нос, не потерявший нюх за сотню лет, – грядет нечто великое. А имя ему я не знаю. Нам остается только ждать.
Плотник протянул руку к горизонту, туда, где уже вставало солнце.
– Вот и наступило сегодня. Над землей взошла весна! Давайте праздновать Мэрцишор!
Тео почесал в затылке. Чудной народец, если приглядеться хорошенько, мелькал то тут, то там меж надгробий, темнел у длинных теней… Нежители утверждали, будто горожанам практически невозможно их увидеть. Для этого они должны себя как-то выдать: разговором, следами. Тео никак не мог понять, насколько представления обычных людей соответствовали правде о нежителях, но в конце концов решил: это не важно.
«Они так зовутся, – рассудил он, – потому что не существуют. Их видят только такие же, как они сами. Они как тени. А люди – сытые, как поросята, разъезжающие на сытых лошадях и в красивых повозках и хохочущие за оградой кладбища – не замечают нежителей. Потому что видят яркое и цветастое. Призрачный мир под носом может заметить лишь тот, кто сам сирый и бесцветный».
В этот момент он почувствовал что-то близкое. Ведь это было про него! Кто знал о его существовании? Ни одна душа из Китилы или Извора. Теодор подумал о родителях. Они прятались ото всех, спали днем. Не видели снов. Да, они были нежителями. Но почему-то ему не рассказали, отвечая лишь загадками. «Однажды ты поймешь, – говорила мама на прощание. – Но я надеюсь, что нет».
Тео разозлился, поняв, что от него скрывали.
Тени столпились подле часовни, и до Теодора доносился оживленный шепот, слабое хихиканье, веселые возгласы.
– Живите и цветите, как яблони в сердце весны! – воскликнула какая-то женщина в вычурной шляпке, когда Фифика преподнесла ей засохший подснежник, перевязанный переплетенными красным и белым шнурочками с кисточками на концах. – Но, дорогая, это же тот самый мэрцишор, который я дарила вам в прошлом году!
– Неужели? Ох, простите, милочка… впрочем, какая разница, если мэрцишоры все равно ходят по кругу в пределах этого погоста? В этом году дарю вам, в следующем вы дарите дряхлой Илиуцэ, а после она преподнесет его мне. Мир тесен, – рассмеялась тетушка Фифика, – особенно если не выходить за ограду!
Дамы прицепили мэрцишоры у сердца и принялись распевать песню, однако поднявшийся ветер уносил тихие голоса, так что Теодор ничего не слышал, только видел открывающиеся рты. «Неужто и они празднуют Мэрцишор?» – подивился Тео. Здорово, конечно, что нежители унесли в мир мертвых память о празднике.
Какой-то старичок рядом с Тео беззвучно наигрывал на скрипке. Теодор увидел, что скрипка лишена струн. Скрипач перехватил его изумленный взгляд и радостно объяснил:
– За двести двадцать лет успели прогнить струнки-то мои… Грустно, правда, юноша? Однако талант-то есть! Надо тренироваться, иначе годик не поиграешь да и забудешь. Надеюсь раздобыть новую скрипчонку. Но музыкантов что-то не желают хоронить. Вот незадача!
Старик продолжил самозабвенно водить смычком по воображаемым струнам, и Теодору послышалась призрачная, тонкая мелодия. Он понял, что смычок, разрезая воздух, извлекает из дуновений ветра тихие звуки. «Ну и народец! – удивился Тео. – Где еще такой найдешь?»
Вдруг из-за гряды холмов полилась музыка – настоящая, звучная. Незримая кобза наигрывала что-то веселое, и у Теодора перехватило дыхание. Нежители замерли с вытянутыми лицами, окаменели в единое мгновение – Теодор вместе с ними, и даже Шныряла застыла.
Музыка из-за холма приближалась. Она текла по погосту, как река, волна за волной ударяя о камни, вызывая плеск ликования в душе. Мелодия то взлетала до неба, то падала до земли, звуки колыхали воздух в неистовом, радостном ритме. Кобзарь поднажал. «Там-там-там, та-да-дам!» превратилось в «тамтамтамтам», затем – в «ТАМТАМТАМ», потом – в «ТАМ! ТАМ! ТАМ!». Под эту пульсирующую мелодию хотелось чего-то… Теодор подумал: «Чего?» Ответ пришел сам по себе: «Жизни!»
Через миг нежители пустились в безумный пляс – все до единого. Теодор удивился, но тут же заметил, что его ноги притоптывают, а руки совершают радостные взмахи. Не успел Тео опомниться, как, лихо приплясывая, дрыгая ногами в разные стороны, он помчался по тропе, а за ним – призрачный народ.
– Э-ге-гей! – вскрикнул кто-то, да не по-мертвецки громко.
Люди на соседней с кладбищем улице заозирались.
Теодор подскакивал, хлопал в ладоши, вскрикивал «Э-ге-гей!» и танцевал, танцевал от души! Он будто родился, чтобы исполнить единственный в жизни танец, – и этот момент настал. Тео видел, как Лис и Шныряла подпрыгивали и улыбались, Фифика кружилась и вскрикивала, а карлик серым комочком крутился меж ними, размахивая доской. Казалось, даже ветер над головами затанцевал и первые лучи весеннего солнца, выпрыгивающие из-под ног, скакали и мелькали зайчиками.