Игра в убийство
Шрифт:
Охранник с открытыми до предела глазами смотрел то на Веру, то на свой пистолет.
А в это время стрелявший в Веру ловко проскользнул к выходу. Бойцы мажордома, влившиеся в толпу любопытных, обеспечили ему коридор безопасности.
«Ну, на этот раз, надеюсь, финита ля комедиа, — подумал Евгений Рудольфович. — А то уж больно живучая тварь!»
Кирилл подбежал к Ольге и обнял ее за плечи. Константин молил вызвать «скорую».
— Уже вызвали! — успокаивали его.
Кто-то склонился к Вере и, пощупав ее пульс, обречено махнул рукой.
— Мертва!
— Что?! —
— Я врач, — пояснил тот. — К сожалению, она мертва!
Константин в полном безумии покрывал лицо Веры поцелуями.
Ольга, вжавшись в Кирилла, пыталась поскорее пройти мимо него, но окружившие Лунева с трупом Веры на руках никак не хотели расступиться. Край платья Ольги зловеще потемнел от крови Веры. Кирилл посмотрел на нее.
— Ты удовлетворена? — шепотом спросил он.
— Почти! — с какой-то пустотой в голосе ответила она.
Они сели в машину и за всю дорогу не произнесли ни слова. Ольга словно окаменела, а Кирилл не мог прийти в себя от хитрости и ловкости мажордома.
«Со сложенными на животе руками на глазах у всех убить человека!..»
ГЛАВА 28
Яркий миг лета с неотвратимой неизбежностью сменился осенью.
Звезда балета Денис Лотарев был отравлен в конце театрального сезона на премьере спектакля, его убийца будет изобличен тоже на премьере спектакля. Так решил детектив Мелентьев и поэтому деятельно, словно артист, готовился к открытию нового сезона.
Уже повсюду были развешаны афиши: «Премьера балета «Олимп» в постановке Аркадия Бельского, солисты: Марина Купавина, Ксения Ладогина, Феликс Волохов, а внизу черными буквами: посвящается памяти Дениса Лотарева».
Кирилл, скрупулезно проверяя детали, подолгу рассматривал свой мысленный кристалл. Теперь он был совершенно прозрачным, и все действующие лица были ясно обозначены, ни одного темного пятна. Но самый главный козырь детектива находился в шкафу, в большой синей коробке, поверх которой лежал пышный батистовый платок.
«Ну что ж, все готово: действующие лица и реквизит, — удовлетворенно отметил Кирилл. — Можно поднимать занавес!»
Оплакивая нелепую гибель Веры, Лунев тем не менее поддался на уговоры мажордома выступить с концертами, посвященными ее памяти. Он отправился на гастроли в США.
— Перенесенное несчастье внесло особые переливы в тембр его голоса, — всякий раз подчеркивал журналистам Евгений Рудольфович.
С огромного экрана, установленного на сцене, на зрителей смотрела синеглазая русская красавица. Неподдельное горе Константина, звучавшее в его голосе, производило на публику ошеломляющее впечатление. Песни, исполняемые Луневым на чистом английском, сделали его несчастную любовь любовью всей Америки. Он стал одним из них!..
Мажордом готовил его к триумфу, но такого взрыва восторга даже в глубине
Евгений Рудольфович от сознания собственной важности расплылся еще больше. Перед ним заискивали, ему предлагали контракты, которые он, внимательно выслушав, отклонял. Пока, наконец, не указал Луневу, какой следует подписать.
— Все, Костик, ты уже больше не принадлежишь себе. Ты принадлежишь мировому шоу-бизнесу, — торжественно произнес он, а про себя добавил: «И мне!»
Но Константин слушал его не особенно внимательно, он был занят проектом надгробия Веры. В каждой песне он звал ее и тщетно надеялся, что однажды она отзовется.
— Это у него пройдет, — уверял журналистов Евгений Рудольфович. — Глубокая меланхолия не в натуре Костика. Подождите немного, и к вам вернется сверкающий радостью жизни, совершенно новый Константин Лунев. Любовные переживания — одни из самых коротких на свете, — подчеркивал он. — Поначалу они настолько мощны, что потом уже просто не хватает сил продлевать их мучительное очарование.
Настроение у мажордома было отличное. Забываясь, он даже причмокивал губами от удовольствия, будто только что съел что-то чрезвычайное вкусное. Впрочем, так оно и было. Он «проглотил» Баркаса. Причем даже не по частям, а сразу — целиком.
Узнав от Ольги о гибели Веры, Баркас воспрянул духом и решил, что ему тоже пришло время действовать. Он связался с одним преданным ему человеком, который тут же продал его Евгению Рудольфовичу. Баркасов доверительно сообщил, что собирается приехать в Россию, и просил встретить его на польско-белорусской границе.
«Пора навести порядок в Москве!» — думал он, садясь в «Мерседес», который заранее подогнал его верный человек.
Сначала раздался оглушительный взрыв, и в ту же секунду бешеное пламя охватило разлетевшуюся на куски машину. «Баркас готов!» — поспешил сообщить человек мажордому.
Евгений Рудольфович облизал губы от приятного известия. «Несогласного судьба тащит насильно», — тонко усмехнулся он, вспомнив знаменитое изречение, и подтвердил: — Тащит! Согласно указаниям более умных и ловких!»
Кирилл вошел в театр, в котором перед премьерой творилось что-то невообразимое. Схватившийся за голову Бельский, казалось, решил измерить ногами всю сцену; кордебалет испуганно прижался к заднику; рабочие стучали молотками; новый занавес, вздуваясь, будто парус во время шторма, никак не хотел вешаться.
Марина в оранжевой тунике, со спиной, перевязанной свитером, и в шерстяных чулках о чем-то говорила с Феликсом, одетым в черное трико. Время от времени они замирали в аттитюдах или Марина взлетала в поддержке.
Ксения Ладогина в белом хитоне, отделанном золотым кантом, и прической римской матроны появилась на сцене в сопровождении Севы. Он то и дело пропускал Ксению вперед и придирчиво рассматривал ее костюм. Ладогина раздраженно передернула плечами: «Что за базар?» — перевел ее движение Кирилл, притаившийся в бархатной черноте зала.