Игра в зеркала
Шрифт:
— Ну что ж, тогда время возвращаться.
Санх жестом пропустил меня вперед. Все повторилось в обратном порядке: и воздушные ступеньки, отливающие багрянцем, и медленный, уже мучительный выход из озера света — обычный воздух заставлял вздрагивать от промозглого холода — или того, что им казалось. Вышли мы из главных ворот, и еще долго шли вместе по широким коридорам. Но только после того, как мы разошлись, и мудрейший направился в мастерские, а я — в западное крыло, я поняла, что так и не спросила, кто же за меня просил.
А впрочем… есть
Я выбросила лишнее из головы и стала быстро подниматься на верхние этажи.
Лестницы — это зло. Через полчаса я поняла это со всей определенностью.
Ну ничего, будет и на нашей улице праздник. Доживу до конца сезона и выбью отпуск. И пусть только Эрро попробует брыкаться. И Эрик тоже. Или теперь у нас Эрро «тоже»?…
Я открыла дверь в комнату, выделенную нам как общую гостиную, и нахмурилась. Первой бросалась в глаза Алиссо, расслабленно растекшаяся по диванчику и изучающая потолок. Марлен, так и не переодевшись, сидела в кресле и беспечно болтала ногой в воздухе, а Пешш с написанным на физиономии выражением кота, обожравшегося сливок и подбирающегося к запасам парного мяса, сидел на ковре у ее ног. Ни та, ни другой не замечали моего появления вплоть до того момента, как я не нависла над их головами.
— Марлен, вы забыли переодеться, — сухо сообщила я.
— Но вы же сами сказали… — она заметно смутилась.
— Час прошел. Кроме того, завтра церемония — вы уверены, что знаете все, что может понадобиться? — с нажимом поинтересовалась я. — Ступайте в свою комнату. Я скоро приду.
Марлен послушно встала и, поколебавшись несколько секунд, вышла, сопровождаемая эскортом братьев и мгновенно вскочившей с диванчика Аллисо.
— Рядовой Пешш, — не предвещающим ничего хорошего тоном начала я и зубасто улыбнулась. — Нет.
— А вы видели, какие здесь…
— Видела, видела… — я наклонилась к самому его лицу и прошипела: — Я сказала — нет. Если не прекратишь думать яйцами, то продолжишь это полезное занятие в другом месте. В лучшем случае. А в худшем их могут и оторвать.
— Вы все не так понимаете.
— Пешш, я серьезно, — без улыбки сказала я. — Хоть иногда вспоминай, где работаем. А еще лучше — вспомни, кто она.
— Я начинаю думать, что другой отдел — это очень и очень неплохо! — прошипел он сквозь стиснутые зубы и резко поднялся. Я придержала его за локоть и сказала, понизив голос:
— Я не выживаю тебя. Я повторила бы все от первой до последней буквы любому из наших мужчин, и повторяю еще раз персонально для тебя: держись от нее подальше. Что бы ты обо мне не думал, все мои агенты мне дороги… До тех пор, пока они мои. Даже ты, хоть большей занозы в заднице у меня еще не было, — пауза. — Ты знаешь, зачем мы приехали сюда?
— Паломничество. Точнее вы не указали, — он отвернулся.
— Вот именно. Вот именно… — я отпустила его руку и сделала шаг к двери. — Заметь — не указала никому. Подумай над этим.
Я вышла, задумчиво накручивая на палец цепочку медальона. Я верю в то, что сказала? И с удивлением поняла — да. Верю. Я так и не стала частью механизма, но сплела свой кокон, устроила его по своим законам и соединила себя с теми, кого считала своими. Инстинкт «Сети», первый закон выживания, заложенный даже не в клетках — в молекулах. Без Сети риалта хуже чем мертва — ее сознание гниет заживо.
Медальон скользнул по пальцам. Эрик, ты считаешь меня эгоисткой? А я лишь научилась плести сеть, когда лишилась той, с которой родилась. Впрочем, это не единственная Сеть, которой я лишилась.
Что скажешь, Эрик? Все равно эгоистка? Ну как скажешь, со стороны видней… Считать ли желание жить эгоизмом? Ах, на что я ради этого шла?… Шла. И еще раз пойду. Сколько нужно будет, столько и пойду.
Я вышла на обзорную галерею и облокотилась на перила, рассматривая застывших в тусклом металле крылатых змей. Хорошо с тобой разговаривать, Эрик. Тебе ничего не нужно объяснять — ты все знаешь и так. Не нужно каяться и оправдываться — хотя бы потому, что твое осуждение или его отсутствие мне безразлично. Хотя бы потому, что ты и так знаешь, что я из себя представляю. И кажется, знаешь это лучше меня.
А еще — потому, что сейчас ты отвечаешь мне только то, что захочу я. Сейчас ты — кругляш в четверть ладони, на котором извиваются символы иллюзий и лжи. Я могу сделать с тобой что угодно — даже бросить в соленую лазурную пропасть, даже оставить в Сердце Рух… Но, конечно, холодный металл и дальше будет висеть у меня на груди. Я ведь хочу жить?… Да, хочу. А носил ли его когда-нибудь ты? На самом деле?
Где-то далеко внизу на песок набегали волны, вода лениво слизывала песчинки и откатывалась назад. В зыбком озерном зеркале отражался закат — жгучие полосы цвета огня и солнца, разбавленные хрупкой синью.
Синью… Я вскинула голову, уже не слыша криков за спиной: «Они перелетели горы!». Широко открыв глаза, я видела только пляшущее пламя цвета льда, заполонившее тихий берег. Они вернулись. Звезды.
Совсем рядом застрекотали камеры голографов, Марлен с придыханием пробормотала:
— Невероятно! Они никогда не уходили с северной стороны!
Я не слышала ничего, ничего не думала и не могла бы даже сказать, какой сейчас день, час, век… Глаза видели, кожа — чувствовала, мозг понимал, и больше мне не нужно было ничего.
На мгновение стая опустилась на скалы и была ближе, чем удар сердца. Скинула крылья, стала на ноги, внимательно посмотрела на чужаков сотней алых глаз… Холодный горный ветер растрепал черные кудрявые волосы, подмешал в них красные язычки — и стая исчезла, единым вздохом взмыв в небо, смешиваясь с закатом.
Кто-то трясет за плечо… Кажется. Оборачиваюсь. Обеспокоенные темные глаза:
— Что с вами, шеф?…
Смаргиваю и качаю головой:
— Ничего, Чезе, ничего… Просто…
— Вы видите меня? Хорошо видите?