Игра в жмурики (Крутые наследнички)
Шрифт:
– В кафе, – буркнул Аллан.
– Впрочем, это не важно. Интересно другое. За месяц роман Сьюзен и Аллана развился до такой степени, что, вернувшись во Францию, она объявила родителям о своем желании выйти замуж. Родители, конечно, пришли в ужас. Брак с безродным и бедным полуитальянцем-полуфранцузом не входил в их планы. Естественно, они категорически запретили дочери даже думать об этом. Сьюзен была послушна и умна. Она не стала спорить со старшими и спокойно приняла их решение: выдать ее замуж за Эдуарда. Но связи с Алланом не порвала. Наверное, она сняла вам квартиру?
– Да, – вздохнул Аллан, – в самом центре Парижа, на улице Виктора Гюго. Мы встречались на протяжении многих лет, три раза в неделю.
– Как? – вырвалось у меня. – Разве Сьюзен не порвала с вами накануне свадьбы?
– Она очень хотела это сделать, и мы действительно на год расстались. Но потом ей стало очень тяжело жить с Эдуардом, и связь возобновилась.
– Совершенно верно, – подтвердил комиссар. – Баронесса родила сына от господина Гранжа, но он носил имя Макмайер. А когда через два года родилась дочь, она тоже стала Макмайер.
– Что? – спросил Яцек. – Вы хотите убедить нас в том, что отцом Лизы был тоже Аллан?
– Ну да, – отозвался комиссар и продолжил: – Видите ли, данные медицинского обследования барона Эдуарда Макмайера прямо говорят о том, что он не мог иметь детей, – результат перенесенной в детстве свинки. Так что Лиза и Жан были братом и сестрой, рожденными одной матерью от одного отца. Сьюзен очень хотела сохранить около себя Аллана и сосватала ему свою лучшую подругу. И потекла их ничем не замутненная жизнь, с соблюдением всех внешних приличий. Кошмар начался, когда Жан достиг подросткового возраста. Вы все знаете, что здесь происходило: скандалы, наркотики, мальчики…
– Он швырнул в Эдуарда кочергой, – подал голос до сих пор молчавший господин Прудон. – Только чудо спасло барона.
Комиссар кивнул:
– В результате Жана отправили в закрытую школу, а тихая, вежливая Лиза осталась дома. Она хорошо училась, по вечерам никуда не ходила, вязала у телевизора. Остается только гадать, где она познакомилась с Рене.
Лиза-Андре злобно покосилась на меня:
– Это все из-за тебя. Если бы ты, русская побирушка, не явилась сюда…
Из ее рта полились ругательства. Яцек в ужасе уставился на девушку:
– Андре, любимая!
– Нет, вы посмотрите… Что значит «любимая»? – возмутилась Жаклин.
– Да заткнись ты, старая потаскуха, – отрезала Лиза.
Жаклин покорно замолчала. Комиссар потер шею и, обращаясь к Лизе, сказал:
– Продолжайте, моя радость, мы вас внимательно слушаем.
– Ладно, слушайте. Если я кого и ненавидела, так это своих близких. – Лиза раскраснелась, волосы ее растрепались. Такой я ее никогда не видела. – То, что мать наставляет рога Эдуарду, я поняла давно. Но только в отличие от этого идиота Жана повела себя по-другому. Не стала ни с кем ругаться. Зачем? Чтобы меня вычеркнули из завещания? Да и Аллан оставил бы мне приличный кусочек. Но эта идиотка Мартина, его жена, явилась к моей матери и стала сюсюкать: наконец-то она беременна… Мне только не хватало еще одного братика или сестрички.
– И тогда вы решили избавиться от всех, – сказал комиссар.
Андре засмеялась:
– Решила-то я, а осуществил кто-то другой. Я ничего в багаж не подкладывала. Да, у меня с Рене был роман. Ну так что из этого? Я рассказала Рене о беременности Мартины, а он, наверное, рассказал Жану. А уж что они там придумали, откуда мне знать? Правда, перед самым отлетом я видела, как Жан съел кусочек мыла, чтобы вызвать у себя рвоту…
– Дорогая, вы с нами не откровенны, – поморщился комиссар. – Ведь Рене перед смертью успел кое-что сказать.
– А что, Рене умер? – глупо поинтересовалась я.
– Да, – кивнул комиссар. – Буквально через несколько дней после той авиакатастрофы. Смерть его выглядела почти естественно. Заядлый наркоман, он лег в кровать, укололся, потом закурил сигарету и… заснул. Начался пожар. Таких случаев в Париже – тьма. И, как правило, сгорают эти несчастные вместе с квартирами, да еще соседи страдают. Но с Рене было по-другому. Дым унюхала консьержка и вызвала пожарных. Юношу успели довезти до больницы, он промучился дня три и умер, почти не приходя в сознание. Но один раз все-таки заговорил, и, к счастью, рядом оказался полицейский.
Комиссар распахнул свой необъятный кейс и вытащил диктофон. Мы все замерли. Перье нажал кнопку. Послышался шорох, потом кашель, и слабый голос произнес:
– Пить.
– Рене, Рене, вы меня слышите?
– Слышу.
– Вы можете отвечать? Что с вами случилось?
– Это она… пришла… мы ужинали, потом уколола меня… я стал засыпать, видел… кладет сигарету на одеяло, потом не помню… пить… дайте пить…
– Рене, кто она, зачем приходила? Это ваша любовница, как ее зовут?
– Лиза… это Лиза… она предала нас… взяла у нас «крошку» и не сделала… потом пришла ко мне… сказала, сделает завтра… я верил ей… я ей верил…
– Что взяла Лиза, какую «крошку»?
– Взрывное устройство… «крошку»… положить в кафе «Красный дельфин»… но не положила… и пропала… а потом я узнал из газет… – Последовала долгая пауза, затем снова послышался тихий шепот: – …она погибла… и вдруг приходит и говорит… все ошиблись… я был так рад, я люблю ее …
– Рене, Рене, вы меня слышите?
Из диктофона доносился шум, звяканье каких-то инструментов, потом лента закончилась. Комиссар выключил магнитофон.
– Больше он не сказал ни слова. Красноречивая запись, не так ли, господа?
Мы все удрученно молчали. Внезапно Яцек сказал:
– Это ничего не доказывает. Любой адвокат разнесет эту запись в пух и прах. Какая Лиза? Фамилия не названа. Она погибла! Ну и чушь! Где сказано, что это Лиза Макмайер? Может, это какая-то Лиза, попавшая под колеса машины?
– Я с вами согласен, – сказал Жорж Перье, – именно поэтому мы разговариваем не в тюремной камере, а в этой уютной столовой.
Яцек продолжал атаковать:
– Еще требуется доказать, что Лиза была любовницей Рене!