Игра втемную
Шрифт:
– Верится с трудом.
– И тем не менее, Вы ведь были подходящим кандидатом. Если я не ошибаюсь, в школе вы были членом комитета комсомола и даже командиром школьного комсомольского отряда «Юный дзержинец». Было?
– Наша работа сводилась к дежурству на дискотеках в школе, – попытался оправдаться я.
– Да какая разница, – махнул рукой Михаил. – Капитан Спиркин не случайно увидел вас в коридоре казармы, он специально шел, чтобы это сделать. Неужели вы сами тогда не обратили внимания на то, что он слишком настойчив в своих предложениях?
– С тех пор прошло четырнадцать лет.
– И тем не менее вы наверняка помните,
– Ну, говорил он что-то вроде того, что я человек компанейский, что ко мне неизбежно потянутся ребята, что…
– Вот именно это я и хотел, чтобы вы вспомнили. Вы человек компанейский и к вам потянутся. Вас не случайно взяли тогда на работу в хозчасть.
– И так же неслучайно оттуда поперли.
– А что вы хотели? Восемнадцатилетний сопляк вдруг отказывается от сотрудничества даже тогда, когда перед вторым предложением его определяют на очень теплое и хлебное место. У товарища Спиркина от обиды даже злость на вас появилась. Он в рапорте очень живо вас характеризует.
– Догадываюсь.
Само собой как-то получилось, что я вспомнил восемьдесят первый год и писаря штаба группы войск, который предупреждал меня о том, что его по моему поводу вызывали в особый отдел и очень интересовались моим морально-политическим обликом. Не рассказываю ли политических анекдотов, например. Я даже, помню, испугался тогда здорово. Но потом неприятности как-то сами собой закончились. Я даже написал пару заметок в нашу групповую «Окопную правду», благодаря знакомству с корреспондентом этой газеты, женщиной лет сорока, имя и фамилию которой я напрочь забыл.
– Но ваши неприятности кончились, и вы даже стали кандидатом в члены КПСС. Почти сразу же после смерти Брежнева. Вы действительно полагаете, что это случайность? В веселый период андроповской борьбы за дисциплину и порядок особый отдел проморгал, как политически незрелый мальчишка лезет в святая святых – партию? А потом этот же особый отдел не возражал против вашего служебного роста. Вы ведь стали заместителем командира взвода и сержантом? А ведь по тем временам это почти гарантия карьеры на гражданке. Вам ведь перед дембелем делали разные предложения?
Михаил действительно внимательно познакомился с моим личным делом. За месяц до демобилизации на меня просто посыпались привлекательные варианты. Комсорг батальона вызвал меня и предложил готовить документы в высшую школу ЦК ВЛКСМ, врач батальона предложил мне оставаться старшиной санчасти, а… действительно. Я потом часто думал об этом, но как-то не мог найти правильного ответа. Каким образом наш новый особист, майор Чупин, вдруг решился предложить мне, неблагонадежному, поступать в высшую школу КГБ? Когда он мне это сказал, я офонарел до такой степени, что только и смог поинтересоваться у него, в курсе ли майор Чупин о моих взаимоотношениях со своим предшественником.
– Знаю, – ответил мне тогда майор, – я знакомился с твоим делом. Но ты же не виноват?
– Но вы опять отказались от сотрудничества с КГБ.
– Очень хотелось домой, а в случае поступления в школу КГБ я бы еще минимум на четыре года загремел бы в казарму. И меня за это вздрючили. Особый отдел передал на меня в штаб группы войск материалы о неуставных отношениях, и с меня срезали лычки. Конец карьере.
– Серьезно? – скептически спросил Михаил. – А как же ваша партийная деятельность? Вам тогда не показалось странным, что наказание прошло только по служебной
– Я не совсем понимаю, к чему именно вы ведете.
– К чему? Вы очень компанейский человек, и к вам неизбежно потянутся окружающие. Почему вы не вспомнили сейчас или не произнесли вслух того, что ваша журналистская карьера началась в армии? А ведь вас тогда прикрыла именно журналистка. По совместительству, правда, сотрудник КГБ. Я очень тщательно готовился к сегодняшнему разговору и с большим интересом узнал о том, о чем не догадывался даже за все время работы в нашей конторе. Если хотите, я обрисую все, что с вами происходило в те дни, в несколько другом ракурсе, ну и на фоне общей политической обстановки того времени.
И Михаил обрисовал. Я слушал и в душу закрадывалась дурацкая жалость к самому себе и еще тысячам мальчишек, которые так или иначе попали в эту историю и потом жили, полагая, что жизнь они свою строят только своими руками. Очень хотелось думать, что Михаил говорит неправду, но другого варианта не было. Все слишком хорошо сходилось. И все слишком тщательно было между собой связано.
Тогда, в восемьдесят первом, когда в Польше происходила революция, результаты которой стали очевидны для всех гораздо позже, на самом верху возникло понимание того, что система социализма рухнет, как только какая-нибудь соцстрана свою политическую ориентацию изменит. Время танков в Европе прошло. Наступало время более тонких методов и непрямых способов воздействия. Начался отбор будущих кадров, подготовка смены, способной работать в изменившихся условиях, другими методами. Тех, кого удавалось завербовать, вербовали. Некоторых направляли на учебу, а некоторых использовали в качестве информаторов. Но одновременно с этими традиционными способами было принято решение использовать людей не прямо. К выбранному и тщательно проверенному кандидату прикрепляли постоянного наблюдателя. Кандидат – обычно человек, отказавшийся сотрудничать – жил обычной жизнью, заводил знакомства, менял места работы, женился. И делился своими проблемами и чаяниями с достаточно близким человеком, наблюдателем. И все, кто попадал в поле зрения наблюдателя, тщательно просеивались с точки зрения перспективности использования. И их использовали, прямо или косвенно, вербуя или просто наблюдая и отслеживая.
Я жил, общался с людьми и совершенно не думал о том, что являюсь разносчиком болезни. И не предполагал, что меня подталкивают и направляют. Очень тонко и очень тщательно. Четырнадцать лет. А ведь я очень много знал о своих знакомых. И действительно многое из того, что я знал, могло быть использовано против моих знакомых. Или для того, чтобы найти к ним подход. Я сидел посреди болота и крякал, ко мне слетались утки, а их отстреливали. Стоп. Я даже это вслух сказал. Михаил прервал свой рассказ и вопросительно уставился на меня.
Стоп, стоп, стоп. Я не сразу сообразил, что из тех, кто точно работает на спецслужбы из моего окружения, ни один не подходит на роль наблюдателя. Парамонова, по-видимому, завербовали еще в армии, но он слишком далеко жил от меня и мы просто не могли общаться настолько интенсивно, насколько это нужно наблюдателю. Я вообще не знал адреса Парамонова. Если бы Юрка Швец не сообщил мне тогда московский телефон Парамонова, я бы просто не смог позвонить… Не может быть. Не может быть, чтобы еще и Швец. Независимый и чудаковатый Юрка Швец.