Игра. Реванш
Шрифт:
— Ника, — Круглов уселся на стул и машинально отщипнул от каравая хлеба большую горбушку. — Я надеюсь, ты понимаешь, во что ты ввязалась? Завтра тебе трудный день… Пашка для всех должен будет умереть… Для всех мы все должны быть покойниками…Я, Леха, Паша…Подумай еще раз…По документам ты — эмигрируешь в Канаду…Навсегда! У тебя есть шанс передумать, есть! Выплатим тебе остаток и разбежимся.
— Я подумала, — Лика поставила в микроволновку пиццу, — Я вдова, сирота, что меня держит в городе, где меня преследовали одни несчастья? Я не знаю, как это называется, любовь или наваждение, но я хочу быть со Смолиным, это решение взвешенное, и…
— Ладно, я понял, — буркнул Круглый, неосознанно назвавший Рязанцеву именем покойной Азаровой.
— Прав был Белов, это не наш выбор, а его выбор… — тихо прошептал он, но Рязанцева услышала. Сердито нахмурившись, она с грохотом распахнула холодильник, вытащила банку с маринованными помидорами и с шмякнула ее на стол.
— Завтра как договаривались — по схеме, утвержденной вчера. Вылетаю в Канаду, а оттуда по поддельному паспорту в Оренбург! Кстати, — губы Анжелики задрожали.
— Виталь, где Зимовский взял тело мальчика?
— Не важно, — Круглов помотал головой, — Это не важно. Не бери в голову… Ребенок был обречен… серьезная болезнь… Все проплачено! Лика, — Круглый напоминал себе загнанного в угол клетки волка, — куда ты вляпалась, а? Ладно я, пути возврата уже нет… Но ты… — он посмотрел в ее решительные глаза и шумно сглотнув, сказал, положив тяжелую ладонь на столешницу, — Налей выпить, иначе я сойду с ума!
Рязанцева секунду-другую изучала бледное лицо Круглова, а затем, не проронив ни слова, открыла дверцу шкафа и, вытащив бутылку дорогого коньяка, поставила его на стол…
* * *
Павел Белов, с неестественно прямой спиной, сидел на диване, и беззвучно плакал, совершенно не стыдясь своих слёз. Перед глазами проносились обрывки воспоминаний их совместной с Натальей жизни. Смерть Юли сильно пошатнула его психику, укрепив злобу на Смолина, трагическая гибель Артёма с Дашей пуще прежнего разожгла пожар ненависти в его душе, но, только оставшись без жены полковник, ощутив себя глубоко несчастным, осознал, что не успокоится, пока не убедится, в том, что тело Чёрного Ферзя покоится в могиле.
«Ты сдохнешь, собака, я сгною тебя в «Дельфине», — агонизировал Павел, вспоминая недавний разговор с дочерью.
«Папа, не подходи ко мне, не подходи!!! Это Смолин убил её, СМОЛИН!»
Лера билась в истерике, обвиняя отца, швыряла в него вещи, кричала, отбивалась, грозилась покончить с собой. Павлу пришлось вызвать психолога, ибо сам совладать с дочерью он был не в состоянии.
«Лерочка, мама не справилась с управлением… пойми, малыш, так бывает…»
«НЕ ПОДХОДИ, СЛЫШИШЬ, УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ, ПРОЧЬ, ПРОЧЬ!»
Пришла в себя Валерия лишь спустя три часа, тогда-то между ними и состоялся более-менее адекватный диалог.
«Пообещай мне, папа, ты убьйшь Смолина!»
«Лера, прекрати. Смолин в тюрьме. А я не убийца. Мне больно слышать, что моя дочь говорит такие ужасные вещи. Лерочка, нельзя желать смерти другому человеку, даже если этот человек исчадие ада. Карать и миловать может лишь Господь Бог …»
Белов долго утешал дочь, затихшую у него на груди, а слёзы застыли на его длинных ресницах, словно скорбя вместе с ними о безвременной утрате.
«Папа, мама умерла, прости меня, папочка, я наговорила ужасных вещей… — деревянным голосом прошептала Лера, повиснув у него на шее, — умерла, умерла, может Смолин не виноват, я плохая девочка, прости меня, папа…я очень плохая девочка…»
Павел болезненно поморщился, тяжело вздыхая. Он знал, что прямой вины Смолина в гибели его жены нет, но глубоко на уровне подсознания поселилась одна-единственная мысль, не давашая ему покоя. Авария была подстроена, и заказчик его жены — ни кто иной, как Чёрный Ферзь.
«Права Лера, даже если это не его рук дело, я не успокоюсь, пока не уничтожу его. Клянусь, я убью его, Наташка, закончу то, что ты не доделала, любой ценой, даже если мне придётся положить на это свою собственную жизнь…» — пообещал Белов, а в его больших серых глазах зажёгся холодный огонь отмщения.
* * *
Круглый не находил себе места. Собственно, волноваться он начал с того самого момента, как расстался с Анжеликой. Необъяснимое чувство тревоги сжимало грудь, предчувствуя грядущее несчастье. «Такая чуйка обычно присуща охотникам», — вспомнил он слова отчима, и сердце его вновь пропустило болезненный удар. Круглов закрыл для себя воспоминания о матери, но именно это насилие над своим сознанием и причиняло ему неимоверную моральную боль. До отправления поезда оставалось чуть больше двух часов. Сына Смолина должны были привести с минуту на минуту в съемную квартиру, и Виталий порядком издергался, не зная, как пройдет встреча с мальчиком: бедняга пережил за последние несколько месяцев столько горя, сколько не каждому взрослому выпадает испить на своем жизненном пути. К тому же, не смотр на запрет, мысли так или иначе возвращались к его матери. Он еще раза два набирал ее номер и молчал, дожидаясь, пока она не первой не повесит трубку. Разумеется, со временем боль утраты утихнет, но сейчас душу его разрывало на части, тому же он совершенно не готов был к этой душевной ломке.
Про Алексея он тоже старался не вспоминать, слишком больная была для него тема ареста Смолина. Круглов предпочел бы сам отсидеть пожизненный срок, в обмен на полную свободу лучшего друга, но по иронии судьбы он оказался на свободе, а тот, за которого не задумываясь отдал бы жизнь, гнил в «Черном дельфине», в закрытой тюрьме особо строго режима.
Виталий взглянул на экран своего мобильника — десять минут назад Штырь отзвонился и сообщил, что везет Пашу. Необходимо было замаскироваться, но Виталий не хотел пугать и без того впечатлительного ребенка, предпочитая предстать пред ним не в маскарадном гриме, а единственным, кого он воспринимает как связующее звено со своим отцом. Со стороны должно было все выглядеть правдоподобно, и именно эта правдоподобность и настораживала Круглова. Мальчику и без того досталось, а тут на его глазах в парке родная тетя получает сокрушительный удар по голове, а его самого запихивают в машину, после чего увозят в неизвестном направлении.
— Пашенька, бедный ты малыш! — Круглов прошелся по комнате, рассматривая унылую меблировку зачуханной съемной квартиры. Концы обрублены, мосты сожжены, прошлого больше нет, есть — настоящее, которое рисовать будет талантливый гений криминальных авантюр, его лучший друг, лидер и король, Алексей Владимирович Смолин.
Круглов пытался понять, где мог Алексей спрятать оставшиеся деньги. В засвеченных гаражах? Однозначно нет.
«Как же так, Лёха, как же так! КАК ты допустил, что Белов перехитрил тебя, где ты просчитался, Алекс!!! Почему, сто тысяч раз, почему… нужны деньги, прав Зимовский, но где, Лёха, где ты их спрятал? Зная тебя, зная школу, которую ты прошёл у своего деда, ты спрятал их в таком месте, где никто и никогда не найдёт! Конечно, ты не знал, что фэбос обыграет тебя, но ты должен был подстраховаться… Думай, твою мать, Виталька… Думай… Гаражи нет, банк — отпадает, стоп… стоп… КАК ЖЕ Я СРАЗУ НЕ ДОГАДАЛСЯ! ЛАНЧАК! ОН КАК И ВСЕ ПРЕДАН ТЕБЕ, НУ, КОНЕЧНО, ДУРЬЯ МОЯ БАШКА!»