Игра
Шрифт:
Витас с любопытством смотрел на ее сборы.
— Что уставился, женщину никогда не видел? — огрызнулась вдруг та. — Ну, чего смотришь? Хотя, у вас, "хранителей", — выделила она презрительной интонацией, — говорят, из-за нехватки женщин уже мужики любятся? А? Чего зарделся? А?
И рассмеялась пронзительно, громко, напоказ выгибаясь, никого не боясь.
А он и не зарделся нисколько, потому что даже и не понял сначала, о чем она говорит. И только через минуту вдруг его толкнуло изнутри, краска бросилась в лицо. Витас открыл было рот. И тут же закрыл. Учителя не зря говорили: "Оправдываешься, значит, виноват!". Что он ей
— Э-э-э… Как мне к тебе обращаться? — только и спросил с запинкой он.
— Зови меня…, — она на краткое мгновение задумалась, поглаживая рукой рукоять ножа. — Ну, скажем, зови меня Ким…
— Ким? Ким — мужское имя! Как ты можешь быть Ким? — он опять не сдержался, показал свое удивление. В хранилище у них был Ким во втором отряде, и был еще Ким, который учился с Витасом вместе в одной группе.
— Ты хочешь сказать, что я присваиваю себе чужое имя? — правая рука девушки метнулась к левому боку, с тихим шелестом странный слегка изогнутый меч наполовину выглянул из ножен.
— Нет-нет! Мне сказано доверять тебе, и я тебе доверяю! Ты сказала — Ким, значит, будешь Ким. Я буду называть тебя так.
— Еще бы ты был не согласен… — хмыкнула она, продолжая движение рукой, но медленно-медленно, как будто так и задумывала с самого начала, вытягивая меч и осматривая его: не погнули, мол, не затупили, не испортили?
Витас с удивлением уставился на клинок странной, слегка изогнутой формы, заостренный почему-то только по одной стороне. Его меч был, короче, но зато обоюдоострый, что в тесном ближнем бою очень помогает. Так всегда говорили учителя и бывшие в бою хранители.
Правда, тех, кто участвовал в ближнем бою грудь в грудь, оставалось в хранилище совсем мало. Вот, разве, Старый, да кое-кто из учителей помнили еще тот день, когда в открытые настежь для приемки товара ворота вдруг ворвались свободные, и страшный бой был выигран только в подземных коридорах, где хранители знали каждый поворот и каждую нишу. С тех пор каждое открытие ворот — это боевая операция, к которой привлекается как можно больше караульных. Днем, так и вообще всех свободных от службы в строй ставят. Даже молодых.
Сегодня Витас у ворот на разгрузке товара не стоял. Еще на рассвете его растолкал коридорный и отправил к Старому, который, казалось, в эту ночь не спал совсем. Старый сидел, нахохлившись, за столом над какими-то бумагами, и с места сразу сказал, чтобы Витас готовился к походу, чтобы зашел к оружейнику и показал свое оружие, чтобы попрощался с родителями, чтобы обязательно подошел к учителю, чтобы потом зашел на главный склад, где его будут уже ждать. И еще Старый сказал, что посылает именно Витаса, потому что он еще не сдал экзамен, не зачислен в хранители, и поэтому может общаться со свободными — крови между ними нет.
Витас сначала не понял, почему выбрали его, ведь были и лучше ученики. Вон, Лекс, например. А Старый тогда сказал, что Лекс еще по темноте ушел с письмом к свободным, и теперь надо ждать ответа или какого-то сигнала, и что если к обеду такого сигнала не будет, то все равно Витас пойдет в лес, потому что "надо что-то с этим делать"…
А потом после завтрака приехали с товаром сельские, и все как-то вдруг резко ускорилось. Витаса буквально выдернули от учителя, который рассказывал ему, в который уже раз, о лесе и о старой дороге, и снова отправили к Старому. А тем было уже сказано, что все меняется, и что пойдет он теперь не один, а пойдет группа, и что в группе будет свободный и будет патрульный и от села тоже кто-то будет. Возможно. И опять Старый повторил, что Витаса посылают, только потому что ему можно спокойно говорить со свободными, потому что они не будут на него, как на кровного врага смотреть. А потом Старый закрыл дверь и еще говорил негромко такое… И сказал после:
— Запомнил? А теперь — забыть, не помнить, ни глазом, ни видом, чтобы мне! Только, если что, ты понял, что делать?
И Витас сказал, что все понял.
— Ты, главное, вернись, парень, — исподлобья смотрел на него Старый, сидящий над расстеленной на столе картой. — Не тебе туда идти бы надо, кому-то из старших, да им нельзя со свободными в одной команде. Не время этому еще. Рано. А ты пройдешь… И главное… Ты понимаешь? Самое главное — вернись. Я буду тебя ждать.
А теперь, вон, выяснилось, что и не "свободный", а вовсе даже "свободная". Да еще ее под конвоем привели. Это, выходит, она в плену была у нас, что ли? Вроде, не было же стычек со свободными последнее время?
Он смотрел на девчонку, чуть старше его самого по виду, а та, помахав своим странным оружием, немного размявшись, снова обратила на него внимание:
— Ну, что? Все стоишь? Глазами хлопаешь? Может, пора уже и пойти?
— В лес же идем. Ты и веди, — ответил Витас, отводя глаза.
Действительно, неудобно как-то: уставился, как… Как не знает кто. Можно подумать, красавица в парчовом платье (про парчовое платье он читал в старых книгах) а не полудикая свободная в коже и домотканом холсте с мечом в руке стоит перед ним. Нет, симпатичная, что скрывать. И такая боевая. Но, не время. Не время и не место, чтобы смотреть на девчонок.
— Идем, да? — он поправил ремни, сдвинул чуть назад свой меч, пошевелил плечами, за которыми висел набитый припасами и запасной одеждой тяжелый кожаный ранец, поправил малый арбалет, примостившийся сверху. Те, кто в карауле у ворот, обычно используют арбалеты большие. Там и натяг другой — длинный, с локоть, арбалетный болт до опушки легко долетает. А когда отряд идет в поиск, или когда на наружный пост посылают, то дают арбалет малый, легкий. Он и натягивается просто одной рукой, но и бьет не так далеко. Но далеко тут и не надо — шли они в лес, а там дальнего боя не предвиделось.
Из кустов упреждающе свистнули, и Витас опять покраснел от неловкости. Поддался, заторопился, а ведь надо еще дождаться из села кого-то.
— Постой немного, — сконфуженно заговорил он. — Сейчас вон оттуда еще попутчик подойдет. Или даже двое, — добавил он, вспомнив, что Старый говорил и о селе и о патруле.
Свободная, недовольно хмыкнув, отошла к кустам, присела на корточки и стала развязывать и завязывать свои многочисленные ремни и завязки, заменяющие ей пуговицы. Витас еще раз перебирал содержимое своего ранца, стараясь не коснуться лишний раз тяжелого промасленного свертка на самом дне. Поднял голову он только на негромкий восторженный вскрик снова играющей, разминающейся со своим странным мечом девушки: