Играй в меня
Шрифт:
Пить я не хотел, но отказываться не стал. Водка была такой ледяной, что её резкий вкус почти не чувствовался. Папа выпил, крякнул, потянулся за кружком колбасы. Когда я последний раз колбасу ел? Даже не помню. А вкусно.
— Уверен? — вдруг спросил папа. — Все же обжился ты там уже. Женился. К чему старое бередить?
— Уверен, — отрезал я. — Я всегда знал, что вернусь…
— Тебе лучше знать, твоя жизнь.
На том и порешили. Уехать мне в первый день не дали, хотя и говорил, что сняли уже для меня квартиру. Слушать не стали. Застелили свежим бельем постель, отправили отсыпаться.
Я неимоверно устал, но сон не шёл. Я лежал и слушал доносившиеся фоном разговоры родителей из гостиной, смотрел в тёмный потолок. Может, и правда ошибаюсь? Снова на грабли? Я выругался — подобные мысли извели. Поднялся, нашёл, не включая света, пачку сигарет в сумке. Юлька курить не позволяла, говорила, что я ей здоровым нужен. Я вроде как уступал, сам понимая, что ни к чему, но пачку всегда носил с собой. Может, по привычке. И иногда курил. Вкус дыма, почти забытый, дарил ложное опьянение, ударял по мозгам. И сейчас курить хотелось до ужаса.
Открыл пластиковое окно — окна тоже поменяли родители. Юлька говорит, что пластиковые окна — это пошло, а мне лишь бы не дуло. Смел с подоконника горку снега, облокотился, закурил, разглядывая вечерний город с высоты седьмого этажа.
Он светится огнями, такой незнакомый, но родной. Там, за соседними высотками, ближе к проспекту прячется наша школа. Может, сходить, посмотреть? Беседку нашу снесли, в которой мы тусили вечерами. Да и сама детская площадка новая. Все яркое, красивое — пластиковое. Наверняка — пошлое.
Я осознал внезапно, что все сделал правильно. И вернулся. И Олимпиец купил, который в моё время только строился. И сомневаться или искать пути отхода не буду. Как бы город не изменился, он — мой. И уступать я его не стану…
Снилась мне Катька. Удивительно, столько между нами произошло — и гадкого, и волшебного, по-настоящему сказочного, а снилась она мне школьницей. Шёл урок биологии — кабинет узнал, я сидел с Сенькой, а Катька — с Трофимовым, в соседнем ряду, чуть впереди. Шла контрольная, а я не смотрел на выложенные передо мной листы с тестом. Смотрел на Катьку.
Талия тонкая под простенькой белой блузкой. Кажется, её можно обхватить пальцами рук. Волосы убраны в косу, но одна прядь постоянно вырывается и падает на лицо. Катька вздыхала и заправляла её за ухо, но прядь была на редкость своевольна.
Я сидел и завидовал Трофимову: он-то рядом с ней. Может коснуться её руки, словно нечаянно. Я, который в принципе Дюймовочку за девушку не считал, теперь в её обществе терялся. Она была другой, не такой как все. Я не знал, как быть с ней.
А Катька, словно почувствовав мой взгляд обернулась. Чуть смугловатая, словно бархатная, кожа, которой всегда так хотелось коснуться. Глаза светлые, янтарные. Капелька-сережка в ухе. И прядка эта…
Во сне мне было светло. И сам свет, что щедро падал из широких окон, словно подсвечивая Катькины волосы. И само предчувствие волшебства…
Просыпаться было физически больно. Я даже не знаю, любил ли Катьку. Раньше думал — да, но жизнь успела показать, насколько эфемерна штука под названием «любовь».
На часах шесть. Темно, да и родители ещё спят. На душе гадко, горько, зато сон с Катькой принёс новые силы. Словно за все дни и ночи разом выспался.
— Не снись мне больше, — попросил я Катьку, обратившись к городу.
Катькину девятиэтажку отсюда не видно. И к лучшему.
Большая часть вещей осталась в машине, вытаскивать их я не стал. Сейчас торопливо умылся, позавтракал. Мать пыталась скормить мне недельный запас еды и ещё и с собой дать, но я сумел отстоять своё право ходить голодным. Мне пора. Пусть меня ещё никто не ждёт, слишком рано, но на месте не сиделось.
Олимпиец возвышался внушительной громадой. На парковке пусто, только банка из-под газировки, сплющенная чьей-то ногой. Внутри пахло краской, сырой ещё штукатуркой. Она же поднималась пылью с пола и оседала на брюки. Меня встретил охранник, не сразу сообразивший, кто я и зачем пришёл в такую рань. Дело в том, что покупкой я руководил дистанционно, по максимуму оттягивая своё возвращение. А теперь какой-то месяц — и Олимпиец снова заработает, уже под моим руководством.
В восемь внизу загудел перфоратор — рабочие подтянулись. Мой офис пока единственный, полностью отделанный в этом здании. Несколько комнат, в которых я буду проводить большую часть своего времени. Спокойные тона, большие окна, удобная мебель. За блеском я не гнался, самое главное в офисе — комфорт. Сам торговый центр начнёт работать через месяц, но большая часть площади уже сдана в аренду. Меня радует, сколько работы впереди, работа будет изматывать, выбивая ненужные мысли.
В десять раздался звонок. Я подобрался — подсознательно именно этого момента я ждал все утро. Он поднялся — серый неприметный человек, которому предстоит руководить службой безопасности. Я встречался с ним в Москве и остался доволен. И мой отец его рекомендовал — он уже ушёл из больших игр, но знакомства остались. Чутью отца я доверял.
На стол легли две папки. Обе такие же серые и неприметные, как человек, который их принёс. Они были тонкими — я сам просил просто поверхностно. Пока. Желание, которое зрело во мне многие годы, наконец сформировалось. Произошло это лишь вчера утром, и у Ивана было не много времени.
— Все? — спросил он.
— Если вы будете нужны, я позвоню. Вы довольны своим кабинетом?
— Да, все отлично.
— Тогда чувствуйте себя как дома. У нас впереди подбор персонала.
Иван кивнул, дверь за ним закрылась. Я смотрел на папки. Открывать или выбросить, пока не поздно?
— Брось, — сказал я сам себе. — Ты же хотел этого одиннадцать лет. Себе можно не врать.
Закурил. Снова, чёрт побери. И открыл первую папку. Терентьев Арсений Викторович. Сенька смотрел на меня с фотографии предельно серьёзно, словно понимал, что на первой за много лет встрече оплошать нельзя.