Игрек минус
Шрифт:
– - Наверное, он спятил, -- прошептала Гунда.
– - Но теперь понятно, почему мы не смогли их найти.
– - Он не захотел с нами сотрудничать. С таким же успехом я мог бы обещать ему золотые горы.
– - Он ни разу не захотел воспользоваться своим шансом.
– - А у него был шанс?
– - Или он беспредельно верит в свою удачу --
Освальдо повернулся к Бену:
– - Наверное, ты уже понял, что твой конец близок. Мне тебя почти жаль, лично против тебя я ничего не имею. Ты .всегда интересовал меня. Я наблюдал за тобой, и мне казалось, что я тебя знаю. Поэтому для меня необъяснимо, как ты мог сжечь бумаги. Теперь ты можешь мне сказать, о чем ты думал, когда их сжигал?
Отсутствующим взглядом Бен посмотрел на стол, за которым сидел.
– - Сколько сейчас времени?
– - спросил он.
– - Он потерял рассудок, -- сказала Гунда.
– - И что во всем этом правда?
– - спросил Бен. Голос его был лишен всякого выражения.
– - Кто я? Пережиток старого мира, сохранявшийся целое столетие и случайно опять вернувшийся к жизни? Член группы заговорщиков? Участник восстания?
– - Если тебя интересует, не герой ли ты, то должен тебя разочаровать: вовсе нет, -- ответил Освальдо.
– - Вместе с группкой учащихся школы программирования ты хотел изменить мир -- всего-навсего. Ребячество, ничего больше. Вы и сами не подозревали, какими опасными могут быть рецепты для саботажа, которые вы напридумывали. Психоблок тебе поставили твои же собственные товарищи, и жизнь мы тебе сохранили потому, что только ты знал, где спрятаны записи; нужно было устранить и эту опасность, последнюю. И пусть даже опасность эта была незначительной, все равно мы хотели, чтобы от нее не осталось и следа. Поэтому мы наблюдали за тобой год за годом. Мы знали, что даже самый прочный психоблок через некоторое время слабеет и ослаблению этому можно способствовать. Ты реагировал так, как мы ожидали. Ты причинил нам много хлопот и немало неприятностей, но бой ты проиграл прежде, чем его начал. Мир у нас в руках, и это хорошо.
Бен резко встал из-за стола. Полицейские мгновенно подняли лучевые пистолеты, но властным жестом он их остановил.
– - Я сказал правду: бумаги уничтожены. Но я позаботился о том, чтобы знание, в них содержавшееся, осталось жить. Сколько сейчас времени?
Ошеломленный, Освальдо посмотрел на часы у себя на руке:
– - Начало двенадцатого. Что значит этот вопрос?
– - Очень просто: во всех центрах обучения, и прежде всего в ваших школах и институтах, с десяти до одиннадцати утра обязательный урок сравнительной истории. Я распространил содержимое бумаг через открытую сеть связи и дополнил его некоторыми разъяснениями. Я позаботился о том, чтобы одновременно с передачей текст и данные фиксировались на ксероксе, на перфокартах, на магнитной пленке -- звуко- и видеозаписью. В эту минуту существуют уже миллионы копий. Часть вы сможете уничтожить, -- по-видимому, даже большую часть, -- но их так много, что сколько-то обязательно останется. И каждого, кто их прочтет, призывают выучить их наизусть и передавать эти знания другим. Я не рассчитываю на взрослых: их вы превратили в безвольные марионетки. Я рассчитываю на молодых, которым вы оставили свободу учиться, думать и к чему-то стремиться. Не знаю, что будет дальше, но твердо верю: таким, каким был до сих пор, город не останется -- люди станут другими. Это все.
Лица полицейских были бесстрастными, казалось, что глаза их смотрят сквозь предметы или поверх них. Освальдо опирался о косяк. Лицо его выражало отчаяние.
– - Увести!
– - с усилием приказал он.