Игрок
Шрифт:
— Да, да, я сейчас вам всё включу.
Приведя себя в порядок и наводя лоск в одежде, еще одни льняные брюки, рубаха с коротким рукавом и легкие туфли я прошёл через уже проснувшийся человеческий улей, снял с лестницы ведущей на чердак ребенка,одного из отпрысков ашхабадской пары, поздоровался с одной из пар молодоженов, они как раз собирались в город, уже перед самой калиткой поручкался с нефтяниками, эти спешили на пляж, греть свои косточки и выйдя на улицу вскоре сел в автобус идущий в центр города.
Что бы доехать до ялтинского филиала Крымского
Коллеги вошли в моё положение, и хоть и изрядно посмеялись над незадачливым московским гостем, но всё ж таки я стал временным владельцем довоенного чуда, на котором в пору печатать пролетарским поэтам а не человеку 1972 года. Одна клавиша западала а каретка возвращалась налево с таким шумом что казалось что это не составная часть печатной машинки а затвор пулемета. Но в любом случае она работала.
НУ а когда я уже вышел на улицу, держа в руках это довоенное чудо то на меня буквально налетел один из моих московских знакомых. Поэт Владлен Алый, это псевдоним, конечно, в миру он был Владимиром Мухиным.
— О, Федор Михалыч, — обрадовался он, и стиснул мне руку в рукопожатии.
— Привет Муха, вот так встреча.
— Да я специально сюда, — он кивнул головой в сторону двери, — приехал чтобы тебя найти. Я тут уже неделю, а ты как-то говорил что в этих числах в Ялту приедешь. Вот я и подумал что сюда-то ты должен заглянуть, отметиться.
— Ну да, Муха, да ты прям дедуктивную работу провел, чистый Шерлок. Но всё верно. А что хотел-то?
— Да есть у меня к тебе дело, по твоему второму профилю. Ну ты понимаешь.
Глава 11
— Не понимаю, — изображаю удивление.
С Мухой мы ни разу за одним столом не играли, а свою карточную репутацию я напоказ не выставляю. Да и вообще, испытываю серьёзное желание завязать с игрой. Может и удастся мне соскочить с рельсов однажды прожитой жизни. И если Мухе тут не с кем пульку расписать, то я умываю руки.
— Ну, по карточной, — смущается он. — Наши говорили, ты в этом деле гроссмейстер.
— Просто везучий, — отметаю подобную славу, — бабы-стервы попадаются, вот карты это дело компенсируют.
Муха смеётся, но в глазах его волнение и даже, пожалуй, испуг. Так что понимаю, что не в пульке дело и не в скуке по вечерам.
— Пошли, — говорю, — поэт, невольник чести, чебуреками с газировкой меня угостишь, заодно и расскажешь, что тебя гнетёт.
Разные народы борются за право называться родителями чебурека. Но я убеждён, что это блюдо крымское, а точнее — крымско-татарское. В подтверждение своих слов скажу, что самые вкусные чебуреки я ел именно в Крыму, в Дружбе на Сухаревской, той что рядом со склифом, тоже делают такие, что пальчики оближешь, такие сочные что нужна ложка. Но здесь продукт совсем другого уровня.
Вот и сейчас небольшая чебуречная, расположенная через несколько домов, наполняет улицу такими ароматами, что я сразу вспоминаю и об отсутствии завтрака и о вчерашнем скудном ужине. А организм у меня теперь молодой, энергии требует много. А режим питания, как сказал Пончик, нарушать нельзя! С этим сибаритом коротышкой я полностью согласен.
Мы берём горячие, с пузырьками масла на румяных боках, чебуреки. Муха норовит напоить меня пивом, я отказываюсь и беру лимонад. Сам он приникает к бутылке «Ялтинского» как верблюд к источнику в оазисе, из чего я делаю вывод, что вчера Муха злоупотреблял.
— Стоймя его поставь, — провожу я краткий курс начинающего чебурекоеда. — Вертикально держи и кусай сверху, а то весь сок на штанах окажется. Какого хрена ты целую неделю в Ялте делал, если до сих пор чебуреки есть не научился?
— Играл, — повесив голову, отвечает поэт.
Поселили беднягу в гостиницу «Приморская», что традиционно для командировочных работников пера. У меня тоже туда была путёвка. Не «Ореанда», конечно, но комнаты чистые, постельное бельё свежее,публика приличная, а персонал по советским меркам хороший.
Муха строчил свои вирши и любовался с балкона южными пейзажами, пока за завтраком не познакомился с одной компанией. Люди солидные, один спортсмен, пловец, свои фото на пьедестале почёта показывал, второй баритон какой-то провинциальной филармонии, а третий — целый контр-адмирал. Уговорили поэта расписать «пулю». И Муха пропал.
Напрасно беспокоились тёща и супруга, Владлен не вдохновлялся прелестями курортниц на пляже и не читал им своих сонетов под луной. Они сидели в номере у адмирала, между прочим, двухкомнатном люксе на пятом этаже, и играли дни напролёт.
Адмирал проигрывал. К исходу третьего дня он был должен пловцу семьсот рублей, а «баритону» тысячу двести. Самым крупным держателем «акций адмиральского долга» был Муха. Ему «морской волк» задолжал три тысячи рублей.
— «Москвич» хотел купить, — наивно делится со мной Муха. — Четыреста седьмой, морская волна с бирюзой. Моих на дачу возить. Тёща давно мечтала, а я с моих гонораров даже мотоцикл с люлькой позволить себе не могу. Не понимают меня редакторы, хоть ты тресни.
Хотя «четыреста седьмые» уже несколько лет, как сняли с производства, взять такую машину «с рук» имелись хорошие шансы. Особенно если покупать у тех, кто пересаживался с этих, эффектных но слабосильных автомобильчиков, на первые «Жигули», точнее, ещё, по факту, «Фиаты» отвёрточной сборки.
Адмирал воспринимал свои проигрыши стоически, даже с юмором, и совесть Мухи спала сладким сном, когда он мысленно пересчитывал чужие накопления.
Не догадывалась тёща, что лучше бы поэт проводил своё время на пляже, подцепил там легкомысленную отпускницу и предавался бы с ней всем прелестям курортного романа. Это было бы куда безопаснее для семейного очага, чем безвылазное сидение в гостинице. Даже если бы стыдную болезнь подцепил, и то не так страшно. Это лечится. Антибиотики есть, без носа не остался бы. А так остался с носом, но в другом смысле.