Игрок
Шрифт:
— Я не пользуюсь крапом, меня проверяли при входе, — по глазам адмирала вижу, что его тоже подвергали когда-то подобной процедуре, — просто везение и мастерство.
— Вали отсюда, — теряет терпение Витя, — пока на своих ногах уйти можешь.
— А то, что? — спрашиваю, — «мокруху» на себя возьмёте? И Тихона Петровича заодно, как свидетеля? Вы же понимаете, что с вами теперь никто за стол не сядет? Что «катран» ваш в трубу вылетит?
— Забирай выигрыш и уходи, — решает Николай, — но если будешь «барабанить», тебя люди
— У меня другое предложение, — говорю, — расписываем ещё одну пулю. Я ставлю весь сегодняшний выигрыш. А вы играете на неё.
И я киваю на обомлевшую Аллочку.
Глава 15
— Ты что себе позволяешь?! — кидается ко мне Аллочка, — Ты… ты негодяй, ты мерзавец! За кого ты меня принимаешь?
— А за кого должен? — приподнимаю бровь, — ты хоть раз в Куйбышеве была, лаборантка? К твоему сведению, нет там химических заводов.
— Какая разница?! — она упрямо складывает руки на груди. — Я приличная девушка!
— Приличная девушка в карты с незнакомцами не играет, — ухмыляюсь, — особенно на чужие вещи. Так что ты у нас со всех позиций — неприличная. А вот можно ли тебя выиграть, это я не у тебя спрашиваю.
Николай сверлит меня взглядом, словно пытается понять, всерьёз я говорю или развлекаюсь досужей болтовнёй. Сейчас он особенно похож за змею. На удава, который пытается меня загипнотизировать.
— Что ставишь? — бросает он. — Конкретно, что?
— Ой, как интересно, — затягивается сигаретой «адмирал». — Много я чего повидал, но такое шапито с конями наблюдать не доводилось.
— Вить, это он чего? — Аллочка тут же «палится» по полной программе. — Витя, скажи ему!
— А ну, цыц! — рычит на блондинку Витя. — Захлопнись и не отсвечивай.
— Я ухожу! — дамочка демонстративно направляется к выходу.
— Села! — не оборачиваясь бросает «рептильный».
От его безжизненного голоса Аллочку словно прибивает к стулу. Она замолкает, и только нервно теребит подол платья.
— Что ставишь? — повторяет Коля.
— Весь сегодняшний выигрыш.
Я выкладываю на стол семь тысяч, полученные с «адмирала» и добавляю к ним пять сотенных, выигранных у Вити.
Горка получается немалая, учитывая, что советские деньги к таким легкомысленным расчётам приспособлены мало, и после реформы 1961 года светло-коричневая сторублёвка — самая крупная купюра.
Интересно, Мухе двадцать тысяч в чемодане нести бы пришлось? — приходит в голову вдруг.
Извините, что вмешиваюсь, а как вы эту мамзель разыгрывать собираетесь? — интересуется «адмирал», — по сколько вистов за руку, а по сколько, предположим, за задницу?
Блондинка обжигает его взглядом, но в силу волнительности сложившейся ситуации предпочитает промолчать.
— Очень даже запросто, — поясняю, — расписываем обычную ленинградку, а затем, если у меня вистов больше всех, я забираю приз. Ну
— Азартно, — качает головой «адмирал», — рисковый вы человек, доктор.
— Кто не рискует, тот не пьёт «Мускат», — улыбаюсь ему, — не желаете присоединиться к розыгрышу?
— Не ко двору мне такая фемина, — с сожалением цокает языком «адмирал», опасаюсь я, что Софья Марковна не оценит моих имущественных приобретений. Я лучше с трибун понаблюдаю за вашим состязанием.
Игроков становится трое. С одной стороны, я заведомо в более слабом положении. Против меня играют двое, и если один будет заведомо подыгрывать партнёру, то преимущество станет ещё значительнее. С другой, у меня появляется возможность раздавать самому себе. А с этим и один в поле — воин.
— Пошли за колодой, — говорю. — Вы же не думали, что я этим фуфлом буду играть? Я игрок, а не самоубийца.
Амбал при входе провожает нас удивлённым взглядом. Видимо, клиенты после посещения этого милейшего заведения обычно выглядят иначе.
— Дай колоду, — бурчит Витя, — да не эту, простую, беспонтовую.
Удивлённый продавец убирает с прилавка коробочку и кладёт вместо неё точно такую же.
— Я проверю, — напоминаю, — давай без фокусов, чтобы два раза ходить не пришлось.
— Откуда ты такой взялся, доктор? — щурится Витя, — хитровыкрученный.
— Откуда взялся, там больше нет, — отвечаю, — пошли, там мамзель извелась вся в ожидании своего счастья.
Витя докуривает папиросу и рисуясь сплёвывает через передние зубы.
— И всё таки ты фраер, — говорит он, — всегда вас губит жадность и бабы.
Колода новая. Я ощупываю её со всех сторон, глажу по запястью и даже прикасаюсь нижней губой. Едва заметных бугорков, на которые может ориентироваться рука раздающего, нет. Теряется и моё преимущество. Никаких закономерностей в рубашках я не вижу.
— Хватит уже их мусолить, — злится Витя, — «знаков» понаставишь.
— Кропить ведь можно не всю колоду, — отвечаю я, — достаточно тузы пометить, и уже в прибытке.
Нарочно после этого выбираю из колоды четырёх тузов и старательно проверяю каждый по очереди. Запомнить за пару минут всю колоду невозможно. Четыре карты из неё — вполне реально. У пикового чуть светлее пигмент в одном из углов, у бубнового красные линии уходят точно в середину каждого из углов, на крестях заметный типографский брак — одна из зелёных линий заметно толще остальных. А червы… там я успеваю сделать ногтем крохотное углубление на грани, которое тут же затасовываю.
Уже через два круга мне раздают верный мизер. Две длинные масти без дыр при единственном бланковом короле. Шансы улучшить положение десять к одному. И только в прикупе лежат мои «питомцы» — два туза. Один ляжет в пару к королю, второй становится единственным,и три этих ловушки уже не скинешь.