Игрок
Шрифт:
Хамлис взял графин, стоявший на углях у края камина, и наполнил кубок Гурдже горячим вином.
— Жерно, не могу передать, как я вам сочувствую. Это все моя вина. Если бы я не…
— Нет, — сказал Гурдже, — не ваша. Я сам в это влип. Вы меня предупреждали. Никогда так не говорите. И не думайте, что за это отвечает кто-то другой, — только я один.
Он резко встал и подошел к окну, выходящему на фьорд. Покрытая снегом лужайка уходила вниз — к деревьям и черной воде, а дальше в горах, на другой стороне фьорда, там и сям виднелись огоньки в домах.
—
Он вспомнил Хамина, Моненайна, Инклейт, Ат-сен, Бермойю, За, Олоса и Крово и девушку, чье имя он забыл… Он покачал головой, глядя на свое отражение.
— Ну ладно, дело закончено. — Он снова повернулся к Йей, Хамлису и теплой комнате. — Ну а тут о чем говорят?
Они рассказали ему о двойне Хаффлис (малыши уже начали говорить); о Борулал, которая отбывает на несколько лет на ВСК; об Ольц Хап, которая уже успела разбить не одно юное сердце и которую то ли прочат, то ли пророчат, то ли проталкивают на место Борулал; о том, что от Йей год назад родился ребенок и на следующий год она собирается увидеть мать и дитя, когда те приедут погостить; о том, что один из приятелей Шуро погиб во время военной игры два года назад; о том, что Рен Миглан становится мужчиной, а Хамлис упорно работает над справочником по его родной планете; о том, что праздник в Тронце годом ранее закончился катастрофой и хаосом: несколько фейерверков взорвались в озере, волна прошла по наскальным балконам, у двоих мозги размазало по скале, сотни покалечены. Прошлый год и наполовину не был так богат приключениями.
Гурдже слушал, расхаживая по комнате, заново привыкая к ней. Здесь, похоже, ничего не изменилось.
— Да, сколько всего прошло мимо меня… — начал было он, но тут заметил маленькую деревянную рамку на стене и прикрепленный к ней предмет.
Он протянул руку и снял тот со стены.
— Гм. — Хамлис издал звук, довольно похожий на покашливание. — Надеюсь, вы не возражаете… То есть я хочу сказать, я надеюсь, вы не сочтете это слишком непочтительным или безвкусным. Я просто подумал…
Гурдже печально улыбнулся, прикоснувшись к безжизненной поверхности корпуса, который когда-то принадлежал Маврин-Скелу. Он повернулся к Йей и Хамлису, подошел к старому автономнику.
— Ничего страшного, только мне это не нужно. А вам?
— Я был бы не против.
Гурдже вручил тяжелый маленький трофей Хамлису, поле которого покраснело от удовольствия.
— Ах вы мстительный старый негодник, — фыркнула Йей.
— Для меня это много значит, — чопорно возразил Хамлис, прижимая рамочку к своему корпусу.
Гурдже поставил кубок на поднос.
В камине, вспыхнув, развалилось полено. Гурдже присел на корточки и поворошил кочергой оставшиеся дрова, потом зевнул.
Йей и автономник переглянулись, потом Йей вытянула ногу и легонько пнула Гурдже.
— Ну, Гурдже, похоже, ты устал. Хамлису пора домой, проверить, не сожрали ли его рыбки друг друга. Ничего, если я останусь?
Гурдже с удивлением посмотрел на ее улыбающееся лицо и кивнул.
Когда Хамлис ушел, Йей положила голову на плечо Гурдже и сказала, что сильно тосковала без него, что пять лет — большой срок, что он стал гораздо привлекательнее, чем до отъезда… и если он хочет… если он не слишком устал…
Она действовала ртом, и Гурдже видел медленные судороги наслаждения на ее формирующемся теле, заново открывая для себя почти забытые ощущения. Он гладил ее темно-золотистую кожу, ласкал странные, чем-то забавные, недоразвитые, но уже не выпуклые гениталии, отчего Йей заливалась счастливым смехом, а он смеялся вместе с ней, и во время затяжного оргазма они тоже были вместе, были одним целым, каждая чувствующая клеточка обоих тел пульсировала в едином биении, словно охваченная огнем.
Ему было не уснуть, и ночью он поднялся со смятой постели, подошел к окну и распахнул его. В комнату ворвался холодный ночной воздух. Его пробрала дрожь, и он надел брюки, пиджак, туфли.
Йей шевельнулась, издала еле слышный звук. Он закрыл окно и вернулся к кровати, присев в темноте рядом с ней на корточки. Он натянул одеяло на ее обнаженную спину и плечо, легонько провел рукой по кудрям. Йей всхрапнула и шевельнулась, потом задышала ровно.
Он подошел к балконным дверям и быстро вышел наружу, бесшумно закрыв их за собой.
Он стоял на покрытом снегом балконе, глядя, как темные деревья спускаются неровными рядами к мерцающим черным водам фьорда. Горы на другом берегу слегка светились, а над ними в хрустящем ночном воздухе сквозь темноту двигались неясные полосы света, перекрывая звездные поля и плиты на дальней стороне. Облака плыли медленно, и внизу, в Икрохе, царило безветрие.
Гурдже поднял голову и увидел туманности среди облаков, их древний свет лился ровно в холодном недвижном воздухе. Он смотрел, как клубится его дыхание, словно влажный дым между ним и далекими звездами, потом сунул застывшие руки в карманы пиджака, чтобы согреться. Одна рука нащупала что-то более мягкое, чем снег, и он вытащил ее — горстка праха.
Он оторвал взгляд от нее и снова посмотрел на звезды, но словно что-то застило ему глаза — поначалу он даже подумал, что это капля дождя.
…Нет, это пока не конец.
Это опять я. Я знаю, что вел себя нехорошо — до сих пор так и не назвался, но, может, вы уже догадались. Да и кто я такой, чтобы лишать вас удовольствия догадаться без посторонней помощи? И в самом деле, кто я такой?
Да, я все время был там. Ну, более или менее. Я наблюдал, слушал, думал, размышлял и ждал, а еще делал то, что мне приказали (или попросили, чтобы уж соблюсти приличия). Да, я был там, лично или в виде одного из моих представителей, моих маленьких шпионов.