Игрушка богатого человека
Шрифт:
— Нэш?
Он замер, обернулся в надежде…
— Как твое настоящее имя?
Нэш задумался и ответил не сразу:
— Другое имя было у меня в другой жизни, давным-давно. Того человека больше нет. Она кивнула в знак того, что понимает.
— Понимаю. Я буду помнить тебя как Нэша…
Сара следила из окна на втором этаже, как Нэш подходит к машине Харли. Перед тем как нырнуть внутрь, он поднял голову, посмотрел наверх и помахал рукой.
Ей бы следовало спуститься, проводить его, поздороваться с Харли, но Сара знала, что не выдержит,
И вот теперь, глядя на Нэша, когда он вскинул голову, чтобы бросить на нее последний взгляд, она в ответ подняла руку и прижала ее раскрытой ладонью к холодному стеклу.
Прощай.
Прощай навсегда.
“Ты хотела бы увидеть меня снова?”
“Я не знаю”.
Почему она так ответила?
Потому что его вопрос застал ее врасплох. Она чувствовала, что ей с этим не справиться.
Стекло затуманилось от ее дыхания. Сара стерла влагу со стекла, стерла следы слез с лица, а когда ее зрение опять прояснилось, Нэша уже не было.
30
Весна. Весна в деревне.
Время года, которое Сара всегда терпеть не могла. Пронизывающая до костей сырость. Чавкающая, засасывающая грязь по колено. Слякоть. Распутица. Закрытые для проезда проселки — приходилось ждать, пока они просохнут настолько, чтобы держать автомобиль. Оттаявшая после зимы почва так раскисала, что легче было бы ходить по батуту. Дожди.
Бесконечные, затяжные дожди. Они орошали вспаханные поля, переполняли ручьи и пруды, стучали по крыше, журчали в водосточных трубах, оставляли полосы на оконных стеклах.
После дождя солнце по утрам светило особенно мягко, свежая зелень сияла, как в сказочном Изумрудном городе. Прилетели малиновки. Они приветствовали рассвет звонким пением. Появились цветы — тюльпаны, нарциссы, гиацинты, качающиеся на ветру, распространяющие свой нежный аромат в промытом дождем воздухе.
Весна.
Сара обожала это время года. Она столько лет тосковала по весне в деревне…
На кустах сирени только-только проклюнулись листья — маленькие, как беличьи ушки, когда из города приехала ее сестра Глория. Сара и Глория никогда не были особенно близки, а теперь, когда между ними лежали десять лет разлуки и неудавшаяся жизнь Сары, выплывшая наружу, встреча стала особенно мучительной и неловкой. Легче было бы общаться с чужим, совершенно незнакомым человеком. Им предстояло заново знакомиться друг с другом. Начинать с нуля.
Глория ничуть не изменилась: такая же оживленная, разговорчивая, кокетливая, светловолосая, полная энергии.
— Папа помолодел на пять лет, — заметила она, выставляя на стол кофейные чашки.
Входная дверь хлопнула, послышался топот ног и смех. Дети Глории, мальчик и девочка, раскрасневшиеся, запыхавшиеся, ворвались в кухню.
— Дедушка обещал оседлать Перчика! — закричали они хором.
— Поздоровайтесь с тетей Сарой, — напомнила Глория, подталкивая детей в спину. Их улыбки моментально пропали. Они выпрямились, вытянули руки по швам и застыли
У Сары не было опыта общения с детьми, но она сразу вспомнила собственное детство, когда по воле матери ей — неловкой и стеснительной — приходилось попадать в трудное положение. Общаться с приглашенным Санта-Клаусом, от которого пахло потом и спиртным, потом с дядей Джейсоном, пугавшим ее своей деревянной рукой.
— Все в порядке, — сказала Сара, стараясь как можно приветливее улыбнуться переминающимся с ноги на ногу детям и чувствуя, как губы прилипают к зубам.
— Ничего, они освоятся, — заверила ее Глория. Сара продолжала улыбаться.
— Конечно, — кивнула она. — Конечно, освоятся.
Пару недель спустя Сара решила, что ей пора подыскать себе работу. Рабочие места в Сигурни были наперечет, но ей повезло: в местном кафе открылась вакансия.
Кафе называлось простенько и незамысловато: “Кофейня”. “Оригинальное название для неповторимого места”, — подумала Сара с усмешкой.
— Официанткой? — недоверчиво переспросил отец, когда она объявила ему о своей новой работе. — А как же те красивые картиночки, что ты раньше рисовала? Ты что, совсем их забросила?
Сара улыбнулась, вспоминая то время, когда он высмеивал ее за пристрастие к живописи, называл эти самые “картиночки” пустой тратой времени, занятием для бездельников, витающих в облаках.
Красивые картиночки. Места у нее в душе не осталось для “красивых картиночек”.
— Нет, — ответила она.
— Твои краски все еще хранятся наверху. Почему бы тебе их не достать?
Она улыбнулась и кивнула.
— Может быть.
Но она знала, что не станет их доставать.
Однажды позвонил Нэш, но разговор у них вышел какой-то бестолковый. Сара сообщила ему о своей новой работе в кафе. Он сказал ей, что в Чикаго жарко. В трубке были слышны обычные городские шумы. Автомобильные гудки. Завывание сирен. Все так не похоже на деревенскую тишину. И все напоминает о непрочности их отношений, о том, что их пути лишь однажды пересеклись на краткий миг, чтобы тут же снова разойтись.
— Я слышу уличный шум, — сказала она.
— А я слышу птиц, — откликнулся он. — И как растет кукуруза.
— Разве можно услышать, как растет кукуруза?
— Да нет, это просто так говорится.
— Вот оно что. Наступило молчание. Молчание затянулось.
— Мне пора, — сказал Нэш.
— Ладно, пока.
— Береги себя.
— И ты тоже.
Черная тоска нахлынула на нее, когда Сара повесила трубку. Она почти пожалела, что он позвонил. Почти.
Когда прошел месяц после возвращения Сары домой, отец уговорил ее пойти с ним в церковь. Стоило им ступить под церковные своды, как на дубовых скамьях под высокими витражными окнами началось движение. Головы присутствующих повернулись к ним.