Игрушка Ворона
Шрифт:
– Я не хочу обзаводиться другой женщиной, - глухим голосом отозвался Вадим.
Мне хотелось от него услышать совсем другие слова, но я понимала, что ни он, ни я не имели права на них. Горло стянул комок. О! Не хватает только разреветься как последней идиотке! И ведь угораздило же так вляпаться!
– Ты для меня важна в моей жизни, - вдруг продолжил Воронов. – Но дела клана превыше всего. Раз уж ты со мной всегда так откровенна, то и я не буду тебе лгать. Наша близость состоялась из-за сделки. Я помог тебе, ты стала моей любовницей. Затем роли сместились, и ты для меня стала некой отдушиной. Мне комфортно с тобой. Иногда
– Я понимаю, - мой голос прозвучал чужеродно, даже не по себе стало.
– Если для тебя это слишком, то я держать не стану. Ты достаточно настрадалась и мучать я тебя не хочу. Меньшее, что я могу для тебя сделать – обеспечить работой и крышей. Любовь, семья и прочая дрянь – не моя история.
Не думала, что разговор повернется именно так. Но разве не это мне нужно? Еще есть крошечная надежда на то, что я смогу вылезти из этого дерьма и не загнуться от нехватки внимания со стороны Вадима. Он выберет клан, не меня. Знаю, что я не та, за которой захочется уйти на край земли. Не буду врать, именно этого мне бы и хотелось. Но так не будет. Гордость просто не позволит мне стать брошенной, ненужной игрушкой. Сожру же сама себя за это. Надо прекратить, пока могу, пока не свихнулась окончательно.
Стало больно дышать. Я обхватила себя руками, боясь, что грудная клетка развалится на куски. Не хочется, чтобы дни, проведенные с Вадимом, в памяти остались болезненным следом.
– Можно мне домой? – тихо спросила я, чувствуя, что в ушах начинает стучать кровь.
Воронов ошарашено смотрит на меня. Он не ожидал. Не думал, что я пойду именно на такой шаг. Сама в шоке. Хочется курить.
– Хорошо, - после долгого молчания отстраненно ответил Вадим, хмурясь и нервно перекидывая телефон из руки в руку.
Я быстро натянула еще влажные вещи. Эмоций никаких не было. Какая-то невнятная пустота образовалась в груди, а голова стала непривычно легкой. Только вот постоянно обветренные губы покусаны до кровавых мелких ранок. Не заметила, как сделала это с собой.
«Мерседес» уже ждал на выходе. Воронов, привалившись плечом к дверному косяку, стоял на пороге. Бледный. Хмурый. Руки по привычке спрятаны в карманах штанов. Если бы он попросил остаться, я, не задумываясь, сделала это. На любых правах: любовницы, домашнего питомца, половой тряпки. Только бы он попросил… Но Вадим сохранял угрюмое молчание. Вот как получилось… Должны были отдохнуть, а по итогу… И как-то всё по-дурацки получилось. Бред какой-то!
Охранник открыл для меня дверцу автомобиля. Я села. «Мерседес» сорвался с места и погнал вон со двора. Не хотела смотреть в окно, но глянула. Вадима я уже не увидела. Наверное, ушел в дом.
Водитель подвез меня прямо к подъезду, и пока я не зашла внутрь, он не уехал. На негнущихся
– Алиса? – подруга удивленно смотрит на меня.
– Ага, - снимаю кроссовки. – Где сигареты? Петя уже на работе?
– Да, у него сегодня дневная смена, а у меня выходной, - Леся подает мне пачку сигарет. Взгляд зеленых глаз какой-то опасливый, взволнованный. – Всё нормально?
– Ага, - закуриваю прямо в коридоре и прохожу в зал. Сердце колотится, что-то внутри больно дрожит.
– Алис? – голос Леси теперь звучит осторожно. – Что с тобой?
– Нормально, - сваливаюсь на диван, и вдруг меня охватывает дикий приступ смеха. Знаете, такой смех, когда даже живот от него болезненной судорогой сводит.
Леся удивленно смотрит на меня. Знаю, что такая внезапная вспышка радости с моей стороны ей вообще не нравится. А я смеюсь, затягиваюсь, давлюсь никотином и продолжаю смеяться. Слезы непроизвольно наворачиваются на глазах. Ненавижу их!
Тушу сигарету и сгибаюсь пополам, обхватывая себя руками, будто защищаясь. Смех смешивается с рыданием. Не могу остановиться, словно последний рубильник, который хоть как-то сдерживал мой буйный нрав, окончательно перестал работать. Кажется, у меня едет крыша. В груди всё жжет да так нехило, что не получается дышать. Задыхаюсь, всхлипываю и качаюсь взад-перед, до боли сжимая себя за плечи.
– Алиса, - Леся присаживается рядом и обнимает меня. Ее тело дрожит. Тоже плачет. Она очень чувствительная и быстро впитывает чужое горе. – Алиса, Алиса, - Леся прижимает мою голову к своему хрупкому худощавому тельцу. – Что случилось? Ну не плачь. Алисочка. Солнышко.
А я не могу успокоиться. Кажется, я выплакала всё то, что столько лет держала где-то глубоко внутри себя. Моя жизнь – полное дерьмо, моя первая влюбленность или даже любовь – дерьмо, всё, что меня окружает – кусок отборного дерьма. Я не жалею себя, просто в очередной раз меня поставили на законное место, что находится ниже уровня плинтуса.
– Всё, - хриплю. – Всё. Я сама по себе, а он сам.
– Алиса, - Леся приглаживает мои волосы. Мне нравятся ее руки. Они у нее нежные, почти что материнские.
– Сама ушла от него, - продолжаю свой отрывистый рассказ.
– Может, это и к лучшему?
Да как же к лучшему, если я загибаюсь от боли, которую нельзя вырывать с корнем, чтобы она не распирала мне грудную клетку?
– Мне больно, плохо, - давлюсь слезами и забираюсь на диван с ногами.
– Скажи, чем тебе помочь? Я помогу, - Леська утирает свои слезы.
– Просто побудь рядом, - я устроила голову на ее коленках.
– Хорошо-хорошо. Алисочка, я тебя люблю, и Петька тебя любит. Мы ведь почти семья. Ты никогда не будешь одна. Мы рядышком с тобой, - Леся никогда не стеснялась говорить что-то подобное. Это я какая-то ненормальная. Не могу выражать свою любовь. Сама себе делаю больно. Не могу без Вадима, но при этом сама же и ухожу от него. Идиотка!
20.
– Лиска, хочешь я ему морду набью? – со всей серьезностью как-то днем спросил меня Петька.