Игрушки дома Баллантайн
Шрифт:
— Брендон, я знаю, что ты хочешь спросить. Давай пойдем в дом. Я чертовски замерз тут. Я все тебе расскажу за чашкой чая.
— Она умерла, когда мне исполнилось одиннадцать лет. И сдается мне, болезнь поразила ее задолго до моего рождения. Эта болезнь — безразличие. Сколько я себя помню, мать либо смотрела в окно, либо читала книги. Я пытался добиться ее внимания, но однажды услышал от нее: «В тебе нет искорки таланта, ты ничего не достигнешь в жизни». И все. Через год она угасла. Отец отослал меня учиться за границу и тихо спился за два года. Когда я вернулся,
Алистер ставит на стол опустевшую чашку и откидывается на спинку кресла. Брендон смотрит на его профиль и видит все больше сходства с Кэрол. Ее скулы, ее решительная линия рта. И пальцы Алистер складывает так же, когда нервничает.
— Разбирая вещи матери, я нашел ее дневники. Там не было ни единого упоминания обо мне или об отце. — Алистер говорит медленно, словно взвешивая каждое слово. — В ее жизни существовал только Брендон. Милый Брендон, ангел Брендон. Вечный возлюбленный Брендон. Я сжег эти записи. Я нашел тебя в лаборатории и уничтожил бы тоже, но что толку ненавидеть теперь? Если б мать любила отца и меня, а ты пришел бы и украл ее у нас… А отца она не любила. Настолько, что дала мне свою фамилию.
Брендон отрицательно качает головой. Алистер хмурится, достает из кармана растрепанный блокнот и карандаш, протягивает Брендону.
— Не согласен? Пиши, я хочу понять, что не так.
«Ты неискренен. Что-то утаиваешь», — выводит Брендон неровным почерком.
Баллантайн пожимает плечами, усмехается в сторону. Он подходит к окну, касается пальцами витой отопительной трубы, поплотнее задергивает шторы. Снаружи бушует метель, снежные волны бросаются на стены дома.
— Ты чувствуешь холод, Брендон?
Брендон кивает и пишет: «Там, где я — плоть, остались все ощущения. Я чувствую не только тепло и холод, но и вкус, запахи, боль».
— И как личность ты вполне сохранен. Как мать могла принять тебя за неодушевленного болвана?
«Не юли. Зачем я тебе понадобился?»
Алистер смеется, будто Брендон удачно пошутил. Тянет время, обдумывая ответ.
— Ладно. Причина проста и стара, как мир. Мне нужны деньги. На дом, на жизнь, на женитьбу. И с твоей помощью я смогу хорошо заработать. Ты нужен мне в качестве компаньона, парень.
Брендон откидывается на спинку дивана. Его очередь усмехаться.
«Компаньона, — говорит его насмешливый взгляд. — Алистер Баллантайн, тебе некого больше было взять в оборот? Ты думаешь, что сумеешь так легко убедить меня помогать?»
Часы в гостиной торжественно провозглашают полночь.
— Здравствуй, новый день! — театрально восклицает Алистер, воздев руки. — Брендон, мы можем сделать этот день точкой отсчета в истории нового мира! Ты только вдумайся: мы избавим человечество от смерти, от горечи потерь, от ужаса одиночества! Ты станешь Адамом нового поколения!
Глаза Алистера возбужденно блестят, он захвачен своими идеями, он сияет, как рождественская елка. Он говорит и говорит, а Брендон слушает и никак не может понять, кто же перед ним: одержимый фанатик или расчетливый делец.
— Подумай только: мы сможем вернуть людям их близких, радость, смысл жизни. Мы сделаем мир счастливым! И он щедро возблагодарит нас, вот увидишь!
Брендон грустно улыбается, и Алистер воспринимает это как знак согласия.
— Я знал, что ты меня поддержишь! Мы войдем в историю!
Брендон берет карандаш, заносит руку над раскрытым блокнотом, медлит — и кладет карандаш на место. Когда выбора нет, лучше молчать.
Метель за окнами улеглась, и из низких туч мягкими перьями падает снег. Он такой густой, что за его пеленой не видно даже городских огней. Брендон стоит у окна в гостиной и вспоминает.
«Эти окна выходят на Лайон-стрит. Первый особняк принадлежит главному судье Нью-Кройдона. За ним левее — дом семьи Хаммерсмит. У мистера Хаммерсмита были настолько волосатые уши, что детьми мы всерьез считали его оборотнем. Ниже по улице живут немцы Миттерданки и маршал Коулс. Живут. Или жили?.. За перекрестком Лайон-стрит и Нью-Лайт-авеню — мой дом. Моя семья».
Брендон хмурится. Сколько прошло лет с его второго рождения? Что с его родными? Жив ли хоть кто-то из тех, кого он любит и помнит? Повинуясь внезапному порыву, Брендон выходит из гостиной и идет к парадной лестнице. Ковровые дорожки на полу чуть приглушают его тяжелые шаги. Он спускается в вестибюль, тянется к дверной ручке… и замечает свое отражение в старинном зеркале на стене.
Из мутного мрака амальгамы, чуть подсвеченного керосиновой лампой в руке Брендона, на него смотрит призрак в лохмотьях. Сквозь прорехи в тряпье тускло поблескивают механические суставы и трубки. Брендон остолбенело изучает худое лицо с заострившимся носом, прямой линией рта, синяками под глазами и обтянутыми кожей скулами. Лицо мертвеца.
«Что я им скажу?..»
Утром Алистер находит Брендона в вестибюле. Тот спит, сидя на нижней ступеньке мраморной лестницы и уткнувшись лицом в механические ладони. На полу перед зеркалом стоит потухшая керосиновая лампа.
— Эй, парень! — Алистер трясет спящего за плечо. — Давай, просыпайся. Что ты тут забыл? Перепугал горничную до слез. «Ах-ах, мистер Алистер, у нас в доме дьявол!»
Алистер раскатисто смеется, Брендон сонно моргает, выдавливает улыбку. Из-за балюстрады на втором этаже на хозяина и гостя с любопытством таращатся слуги. Брендон поднимается и следует за Алистером в его кабинет. Проходя мимо зеркал, он смотрит под ноги.
— Уж не болен ли ты лунатизмом, дорогой компаньон?
У Алистера хорошее настроение, он весь — бодрость и кипучая энергия. В хитрых карих глазах искрится кураж. В кабинете он садится в кресло, забрасывает ноги в начищенных ботинках на стол и делится планами на день:
— Я распорядился подыскать тебе подходящие брюки и рубашку на первое время. Через два часа подадут экипаж, поедем одевать тебя, как положено молодому аристократу. Чтобы выбить из общества деньги, надо произвести на него впечатление. В полуистлевшем тряпье и развалившихся башмаках ты похож на… — Алистер осекается, поняв, что говорит не то, и торопливо продолжает: — Пока подыскивают одежду, я велел Абби привести тебя в порядок. Ты что-то хочешь сказать?