Игры богов
Шрифт:
Эджен, не глядя, положила записку на столик в фойе, как во сне развернулась и прошла на кухню. Машинально щелкнула кнопкой чайника, зачем-то открыла холодильник и тут взглядом наткнулась на лежащий на полу скомканный лист бумаги. Она автоматически наклонилась, чтобы положить его в мусорку, но та оказалась до верху заполнена такими же смятыми листами. Демонесса опустилась на колени и зачем-то начала их доставать и разворачивать.
«Дорогая…», «Милая…», «Эджен, я…». Слов не нашел? А, был же страстный поцелуй в аэропорту. На прощание. Хотя бы знать почему? В чем причина?
Девушка аккуратно сложила листы обратно и придавила их рукой, чтоб не вываливались. Секунду она стояла и бездумно глядела на урну, а потом бросилась в кабинет. Пустые стены. Даже шкафов нет. В спальне нет вещей мужа. И планшет с фотографиями забрал. Работы много? За один день управился. Ей стало совсем горько и тоскливо. За что?!
Сидя с ногами на подоконнике, Эджен бездумно пила чай, грея о кружку холодные пальцы, и смотрела в дождливую ночь пустыми глазами. Где-то там было море, город, вечно спешащие куда-то люди, и никому из них не было дела до одинокой брошенной мужем женщины в опустевшем доме: ни морю, ни людям, ни этому миру.
— Прав был Тиль, — сама себе сказала она, — надо было давно хлопнуть дверью и не открывать ее больше. А не прощать каждый раз его измены, и уж тем более не искать им оправданий.
Утром ее разбудил звонок. Глядя на изображение мужа, девушка, не торопясь сосчитала до трех, потом совершенно спокойно ответила:
— Слушаю.
Трубка помолчала, а потом разразилась непрерывным потоком слов. Собеседница говорила о том, что Эджен вытянула из мужа все соки. Он ничего для нее не жалел, чтобы она могла беззаботно жить и бегать по балам, а теперь он, как благородный мужчина все оставил ей, а сам остался у разбитого корыта. Все оставил? А где мебель? Ковры? Посуда? Украшения, которые он ей дарил?
Эджен достала карточку и проверила счет. На хлеб хватит, а вот на бензин уже нет. Как это она так не рассчитала? Ах, да, все деньги были на его счету, как и все остальное. Насколько надо быть дурой, чтобы все отдавать ему, единственному и неповторимому, начиная с солидного приданого и кончая последним медяком. Хотя в гараже она еще не была. Но с другой стороны, зачем ему кабриолет, если он женский, а эта идиотка водить не умеет?
«Да, ладно, голодной не останусь. Вернусь на прежнюю работу, — Эджен уже не слушала женщину, — И отец никогда не оставит».
И что она зациклилась на этой работе? Но как-то не хотелось выслушивать гневные упреки в адрес мужа и ощущать на себе сочувственные взгляды. Поэтому — на крайний случай. Выкрутится. Не смертельно.
— Ценить больше будешь такого благородного. Они на дорогах не валяются, — высокомерно бросила она, прерывая монолог, и занесла номер в черный список. Замучаешься тыкать пальчиком в нарисованные кнопочки.
Значит, он надрывался с утра до вечера, пока жена лежала на диване и плевала в потолок? Не зная того, соперница дала Эджен план действий.
Дом-то куплен на ее деньги, да и недавний ремонт тоже делала она, поэтому сейчас и на мели. Тоньес тратился на технику и часть мебели, которую всю и вывез. Какое благородство! Ладно, пусть подавится. А она, значит, клещ? Какие проблемы? Сейчас вернем и все исправим. Вместе с набежавшими за года супружества процентами.
Эджен позвонила знакомой, у матери которой прямо из-под носа когда-то увела особняк. Теперь человеческая женщина с настойчивостью дятла долбила ее разговорами о продаже виллы. В течение десяти минут (!) демонесса договорилась с ней, заодно пристроив и кабриолет, оказавшийся в гараже. Чудненько! Она даже прилично выиграла от сделки.
К обеду документы были оформлены, чемодан уложен, все лишние вещи розданы или проданы. В последний раз обойдя виллу и попрощавшись с ней, как с живой, демонесса решительно захлопнула дверцу такси.
Все деньги, оставив себе только выручку от продажи кабриолета, Эджен перевела на карточку мужа, ничего не объясняя. Сумма получилась бешенная, ну и черт с ней. «Надеюсь, он порвет себе рот, когда попытается откусить от нее кусок», — удовлетворенно подумала она.
Жаль было уезжать из привычного города, в котором они прожили так много лет, но находиться здесь не было сил. Каждая улица, каждый дом и дерево кричали о том, кто ее предал. Нет, не предал — равнодушно выбросил, как отслужившую свое вещь, и теперь она на свалке воспоминаний.
Куда теперь? А есть разница? Тиль говорит, что она привыкла жить среди людей, одеваться, как люди, думать, как люди, делать то, что делают они. И что такого? Ей когда-то понравился этот суматошный человеческий мир, в который ее привез муж, спасая от войны. Или спасаясь сам? Бывший не любил рисковать, и черт с ним! Черт с ним, черт с деньгами, черт со всем!
Но из любимой Испании Эджен не уехала. Она сняла небольшую квартирку в шумном приморском городе, утопающим в зелени и цветах. Денег хватит на несколько месяцев, если не шиковать, а потом найдется работа и все наладится. Не будет она никому ничего говорить. Не надо. Пусть никто ничего не знает.
Эджен вздохнула, обводя взглядом пыльную комнату, зато есть чем заняться. Она еще не забыла что такое ведро и тряпка. Принцесса. Девушка грустно улыбнулась и засучила рукава. Тенеты и паутина — долой! И лучше это делать под музыку. Громкую и веселую. После первого рассерженного визита, демонесса накинула легкую паутинку тишины.
Отставшую краску на потолке можно пока не замечать, обои — потом переклеить, а окно придется мыть по старинке — она же демон, а не бытовой маг. Когда первая часть плана была выполнена, она спохватилась, что не позвонила насчет работы, да и есть хотелось. Доделать или в магазин? В магазин или доделать?
«За газетой, — решила она, — но сначала позвоню Анжеле, вдруг работа есть. Хоть какая». Забить голову под завязку и не думать больше ни о чем. Она не вещь, она сможет бороться и постоять за себя. «Инет, — хлопнула себя по лбу Эджен, открывая дверь, — Совсем мозги потеряла, женщина». И только тут поняла, что компьютера у нее нет. Как это она забыла? А нечего было забывать, вспомнила демонесса, не было бука. Забрал.
— С-сволочь! — с чувством выговорила она, возвращаясь в комнату, — Там же все!