Игры с адреналином
Шрифт:
А Барышни тихонько шептались. Их разговор касался напрямую хозяина квартиры, но он, естественно, их разговора слышать не мог. Да ежели бы и не засыпал, всё равно – не слышал. Слух последние годы у Мужчины начал барахлить.
– Нет, ты знаешь, всё-таки мы что-то не доделали. Какое-то у меня ощущение недосказанности, что ли. Нет, нет, не возражай, полностью кайф мы не словили, точно нет. Интуиция мне подсказывает: точку на визите мы не поставили. А она, интуиция, меня ещё ни разу в этих делах не подводила.
– Да ты о чём? – полусонно шептала другая Барышня.
– Да всё о том же, о том самом. Вспомни, как хозяин на нас смотрел
– Погоди, погоди, да ты о чём? Что это тебе в голову на сон грядущий мнится? Окстись, подруга. Ты что это предлагаешь-то, а?
– Да, да, то самое и предлагаю. А чё? Он мужик, видишь, страдающий. Нас принял. Душевно. Супчик изготовил. А мы что-то не доделали, я это чувствую. Вот и давай доделаем.
– То есть ты хочешь сказать, что нужно залезть к нему в кровать, что ли?
Барышня, которая всё это произносила, раскипятилась. Кровать под ней прямо ходуном заходила. Пёс проснулся и с надеждой подошёл к дивану. Вдруг его место освободится. Но место было занято прочно.
– А ты не подумала, стёбная твоя башка, во что всё это может вылиться. Как мы своим мужьям в глаза посмотрим. А ещё что с хозяином произойдёт? Шняга какая-нибудь. Всё-таки не студент уже. Представь, инфаркт, например, или инсульт. И что мы делаем! Я уже не говорю о морали! Нет и нет, и в голове не держи этих дурацких мыслей.
– Ну, во-первых, не кипятись уж так. Знаешь, ещё Жириновский говорил: «Эх, один раз – не пидарас!» И смотри на это проще. Вроде даже и не измена и не секс, а просто благодарность. Этак вроде даже мимоходом, вроде бы московский вам, мол, сувенир, любезный вы наш хозяин. И всё! И забыли! А мужья! Ну, что мужья. Мы при встрече им смотреть будем не в глаза вовсе, а в совершено другое место. Ты-то понимаешь! И всё. И ничего такого.
– Ну и ладно. Раз ничего такого, то ты, пожалуйста, и действуй. А я полежу. Послушаю, как вы там «московскими сувенирами» обмениваетесь. Уж меня, попрошу, в эту авантюру не втягивай. Мне ещё детей растить. А может, и рожать еще. Как Бог управит.
– Ах, вот в том-то и дело, подруга, что я-то как раз и не могу. Да если бы я могла, разве стала с тобой тары-бары разводить. Раз, да и всё. И забыли. Спали бы давно крепким девичьим сном, без этих дурацких торгов. Ан вот и нет. Не могу. И объясняю, почему да отчего. Да ты и сама поймёшь, не маленькая, поди. Во-первых, я страстная. Это ты прекрасно знаешь. И просто я боюсь. Ну, приду к нашему деду. Да вдруг я заведусь. Ведь это точно стопроцентный для него инфаркт или инсульт. Вот и поди расхлёбывай. Полиция-милиция, то да сё. Оно нам нужно? А во-вторых, уж я открою тебе мой интимный секрет. Но только никому, я тебя умоляю! В институте просто проходу мне не будет. Ну, слушай. В седьмом классе мы, дуры, пошли и сделали себе тату. Я, уж точно не от большого ума, сделала тату на причинном месте. Царский орёл сделала двуглавый и подпись по самому интимному: «За веру, царя и Отечество». До сих пор ругаю себя, а что сделаешь. Когда рожала, так весь персонал роддома прибежал. И до сих пор у гинекологов, когда я прихожу, лёгкое смущение нравов и мыслей. А уж от мужа натерпелась!
Он разглядел всё в медовый период и привязался: «Кто делал?» Вплоть до развода. Мне пришлось подругу уговаривать. Она ему и рассказала, что это всё, во-первых, она делала. А во-вторых, это очень полезно для сексуальной жизни женщины.
Мол, там точки разные, и вот от этого я и есть такая страстная. Ничего. Успокоился.
Теперь понимаешь, вдруг дед наш у меня всё это разглядит. Или хлопнется, или в институт звонить начнёт. Директору, не приведи господь, расскажет. Вот я и не могу. Ты уж пострадай, голубушка. Да и что на самом деле? Ерунда, да только. А уж тогда точно мы и поездку достойно закончим, и приехать сможем, когда захотим. Ещё и мужей с детьми возьмём. Смекаешь?
Разговоры и шепотки ещё долго продолжались. Были раздумья. Пока наконец не раздалось шлёпанье босых ножек, и вот одна из наяд отправилась на заклание. Всё затихло. И тишина продолжалась долго. Уж под утро кровать одной из Барышень заскрипела. Это она тихонько вернулась с жертвоприношения.
Ни её подруга-искусительница, ни собака не проснулись. Что говорить. Под утро сон бывает крепкий. Особенно у молодых барышень, людей очень преклонного возраста и старых собак.
А было ли что-нибудь? Уж этого никто никогда не узнает. Мужчина молчит по причине полного изумления. Он не может осознать, что ночью с ним приключилось. И приключилось ли вообще что-либо. И ежели да, то которая из Барышень?
Барышни молчат по причине полного равнодушия и небрежности к произошедшему. Которое происходило ли.
«А был ли мальчик?»
Пёс же молчит по причине полнейшего наслаждения. Он наконец лежит на своём диване и нашествия Барышень не ожидает. Надеется, что нового заезда не состоится.
Вот все и счастливы. Как для этого нужно мало, а?
P. S. Правда, Мужчина время от времени мается. Есть у него вопросы, которые его тревожат. Всё хочется ему узнать, точно ли в тот вечер к нему Барышня приходила. И если приходила, то долго ли оставалась? И главное – зачем она приходила?
Ау, ответьте! Нет ответа.
18/IV 2006 Антони
Всем должно быть весело и хорошо
– Рабинович! Куда вы так спешите?
– В бордель.
– В шесть утра?
– Ой, хочу поскорее отделаться.
Все герои этого рассказа вымышлены. Никто не может претендовать на сходство с действующими лицами.
1. Введение
Я всегда люблю сюда приезжать. В это милое Абрамцево. Так и кажется, что вон там, с мольбертом – Репин, а у хотьковского монастыря – Нестеров. По липовой аллее спокойно так, вальяжно идёт с Врубелем хозяин вновь купленного у Аксакова имения Савва Морозов. А из гончарной мастерской бегут довольные чумазые ребятишки бар да местные, сёл окрестных. Только что они обожгли свою немудрёную лепку. И счастливы.
Увы! Нет этого ничего. Что не удалось растащить и разгромить в 1917–1918 годах, прикончили в 1990-х. Только называется это теперь не «экспроприация», а «капитальный ремонт».