Игры с призраком. Кон первый.

Витич Райдо

— А сейчас позеленел, да? — иронично выгнула бровь Халена.

— Правду старики баяли, волос тебе батюшка самолично ткал, ишь, как золотом высвечен! Токмо куды чернота делась? Халена не доверчиво покосилась — шутит? И к воде подошла на себя посмотреть. Волосы как волосы, светлые, никакой черноты, короткие вот только почему-то, а впрочем, почему нет?

— Странные вы, то волосы не такие, то трое на одного, а потом стой, как оплеванная. Слушай, мудрый брат Гневомир, — села она на место, ладони от песка отряхнула и на колени сложила. — Расскажи, как я здесь появилась?

Нахмурился парень, заскрипел извилинами, но без толку, если вопрос не понял, откуда ответ взять?

— Здесь! У вас, среди вас! — уточнила девушка.

— А-а-а, — дошло. — Межата с Мерилой гостинец лесному духу снесли, а там ты. Понятно, спужались сперва, к князю побегли. Он и наказал — в терем несите. А чего? Гость любой свят, а уж ежели самим духом лесным послан.

— Ты его видел?

— Кого?

— Духа лесного!

— Чур, меня, — отпрянул парень, глаза округлив. — Я смертный, мне не дадено!

— Понятно, — скривилась девушка, — тогда отчего вы решили, что меня к вам именно он послал? Табличка оповестительная на мне была? Или указатель — верной дорогой идете, господа, `тудым ` гость лесной!

Гневомир тяжело вздохнул, посмотрел укоризненно:

— В заповедном месте ты была, в аккурат под сосной-родительницей. Кто ж из смертных без ведома духа лесного на такo охальство осмелится?

`О-о-о, темнота какая! Неужели я здешняя?` — тряхнула челкой Халена, но в мифологию не полезла, боясь увязнуть по уши.

— Ты знаешь, чья я? Кто моя родня? Кто я сама? Откуда?

— Халена Солнцеяровна, Солнцеворота внучка, Солнцеяра дщерь. На небе терем твой…

— У-у-у, — взвыла девушка от его непробиваемой суеверности, с другой стороны зайти решила. — Ты чей?

— Я? Сын Белёны и Гневояра, старшой, токмо батюшка в прошлый набег лютичей полег…

— Стоп! — выставила ладони девушка. — Кто такие — лютичи?

— Вороги заклятые! Охальники бесчестные, нелюди! — озлился парень.

— Понятно, они ваши враги. Они — лютичи, а вы кто?

— Миряне.

— Замечательно! — обрадовалась девушка, думая, что нашла верный способ общения, доступный для понимания — объяснения `на пальцах'. — Вы — миряне. Они — враги-лютичи. А я кто?

— Богиня.

— Тьфу, ты! — вырвалось с досады. Халена глубоко вздохнула набираясь терпения: его похоже ей много понадобится… — Оставим мое весьма спорное, божественное происхождение в покое и начнем сначала: есть лютичи, есть вы — миряне. Кто-нибудь еще есть? На кого-нибудь я похожа?

— Не-а! — развеселился отчего-то парень. — Токмо на Халену — воительницу. Сама посуди — округ аймаков — тьма, все, почитай, меж собой знаются, была б чья, ужо прибегли выспрашивать, потерю изыскивать. Да не схожая ты с нашенскими. Не поляничей — точно! И не любавичей, на венедов не похожа, на куделов, слехов тожа. Кто еще? У роснян и почихедов говор не тот, у уличей, хаголов, ручан тож. Горцы…

— Кто? — резануло ухо знакомое слово. — Ну-ка, ну-ка, подробней на эту тему.

— Горцы, тож не родня тебе. Они за Вышатой живут, им горы богом дадены. Страха не мают, дикие, озверелые. Видал их прошлым летом на торжище у гургулов — срамота одна! Полуголые, темные, здоровущие, что медведи в Кудельском урочище, силы не меряно, востроглазы, бойки и с виду грозны не в меру, не подступишься! Но живут по чести, хоть и боги у них свои, чудные.

`Горцы… Где ж я это слово слышала?` — нахмурилась Халена и спросила:

— Я на них похожа?

Гневомир глянул на нее, словно она чушь несусветную за гениальный шедевр выдает, и тяжко вздохнул:

— Окстись, Солнцеяровна, какой же из тебя горец? Ты и ликом, и волосом светла, опять же росточек малый, косточки тоненьки. Не-е, не ихняя ты!

— А ты посмотри на меня внимательней: не может же быть, что из всей тьмы ваших племен, как ты говоришь, я ни на кого не была похожа. Не верю я в непорочное зачатие, да и на младенца по возрасту не прохожу. Значит, жила где-то, у кого-то. Не с неба же свалилась?

— Жила б где, мы бы ведали. Мы со всеми аймаками знаемся, рознимся-то в малости — одни так говорят, другие эдак. У нас племя. У кедровичей, слехов, куделов — аймак, у любавичей, венедов — община, у горцев, холмогоров — клан. Возьми любавичей — ихний князь Любодар нашему брат сродный, с поляничами мало мир и сговор, ежели чего на подмогу придти, так и невест у них берем. С куделами тож. Гургулы хитры, одно торговцы, а тож не супротив нас, да и сама померекай — вера у всех до самой Белыни почитай во многом схожа, женщины святы, они, что земля, обновляются, род длят. Забидеть кто вздумает? Осерчает земля-матушка, урожаю не быть, голодно станет. Горцы тож жен да дщерей бережат, знамо не тронули б, а и прознали б о вереде, мстили б до смерти, памятливы они, спуску не дадут. И кто остается? Степняки? — парень фыркнул презрительно. — Косы они, шагловиты и низкорослы, лопочут что, не поймешь, дикие вовсе, как звери лесные, домин то и тех не сробят. Лютичи? Те вовсе не люди, женок, словно полонянок, держат, взбрыкнула б ты у них, как же! Враз голову б снесли, жестоки без меры, правду забыли, наших богов сквернят, своим в жертву людей приносят. Одно у тебя с ними сходство — одежа черная. Роски еще за Белынью осели, но по себе живут, не приметливо, слух шел, с лютичами знаются, знать, недалече от них ушли. Ты, Халена, голову себе не морочь, богиня ты и весь сказ! Суди сама: одежа твоя не видана, говор складный да непонятный, сама ладная и пригожая, ручонки вон тонюсеньки, а силушки — князю под стать, женской работе вовсе не обучена, а с мечом не хуже мужа именитого знаешся, а глаз-то? То черен, то с позолотой, то зелен делается, такие токмо на небесной тверди родются. Дите с такими глазами не скрыть, все б знали. Опять же — по что жених твой Гром серчал в ту ночь, дюже гневался и хоть капля б наземь ринулась. Не-е, всухую буйствовал, знамо почто! Упреждал о невесте, мол, бережьте шибко…

— Кто такой Гром? — нахмурилась Халена, поглядывая на парня с подозрением, уж не горячка ли малого скосила?

— Говорю ж — жених твой.

— А сестра у меня Молния, — кивнула девушка, вздохнув.

— Кто такая?

— Не знаешь? Вот и я не знаю никакого Грома!

— Не помнишь. Как на небо возвернешься, так и оженитесь. По нему тебе кручина душу рвет, суженный все ж, не абы как!

— Да оставь ты в покое версию о моем божественном происхождении! И Грома туда же! — Халена зажмурилась на секунду, чтоб успокоиться, и вновь посмотрела на парня. — Извини, я непростительно груба… Ничего не помню, понимаешь? Так не бывает. Вот у тебя есть детские воспоминания, юношеские, ты мать помнишь, отца, а я ничего! Пустота, белый лист, но… при этом я говорю не так, как вы, и знаю вещи, о которых вы не имеете понятия, впрочем, так же, как и я, порой, но ведь откуда-то я их знаю?.. Путано, да?

— Чего там, ясно ведь, в тело ты человечье вделась, вот и обеспамятовала. Да, не зря Гром в тот вечор серчал…

— О, боже! — плюхнулась девушка спиной на песок, в небо уставилась. — У меня с фантастикой отношения прохладные, я больше к реализму тяготею. Глупости ты говоришь, зачем мне было это делать и как ты себе это представляешь?

— Тебе видней, я смертный, мне божий умысел разгадать не дадено, а зачем? — парень поскреб подбородок и выдал, словно тайну большую открыл, — смута из-за Белыни грядет, по утинамне спокойно, особливо с уга, на уреме да на угорье.