Игры с призраком. Кон второй.
Шрифт:
К ним Лютабор подъехал, взял стрелу из рук Миролюба, оглядел и протянул:
— Роски никак балуют.
— С чего взял? — полюбопытствовала Халена.
— Чую.
— Роски с роду пути к нам не ведали. Не-е, — качнул головой побратим. — То лютичей дело. Они насечки делают, да и черен был подсыл, что ликом, что одёжей. Лютич, чтоб мне провалиться.
— Угу, — согласился с ним Горузд, подозрительно на девушку щурясь.
— А какая разница? — пожала плечами Халена. — Может дальше пойдем? Или до вечера загорать
Мужчины хмуро уставились на нее.
— Без ума ты, девка, и страха не имаешь, — то ли с уважением, то ли с укором сказал Лютабор и коня в обрат развернул. Свистнул, призывая остальных.
Миролюб стрелу в джирид сунул:
— Князю покажу, — буркнул угрюмо.
— Не вздумай. Расскажешь ему, что было — разговаривать с тобой не стану! — заявила Халена.
— Почто?
— Ему без меня головной боли хватает. Да и незачем ему мыслительный процесс всякими недоразумениями забивать.
Миролюб зло усмехнулся:
— Ладно-ть, сам поквитаюсь, ужо будя вору забава.
— Угу, — хмыкнула Халена: в том, что они увидятся, она сильно сомневалась. Другое ее заботило — арбалет незнакомца.
Отряд пошел дальше, выслав вперед дозор. Миролюб и на шаг от Халены не отходил, внимательно округ поглядывал, сторожась. И остальные дружники начеку были. Ни болтовни больше, ни смеха не слышно. Даже Нежан притих.
Час прошел, не меньше, прежде чем Гневомир явился — взмыленный, злой. Пристроился рядом и давай сыпать ругательства, в лес поглядывая, на Халену шипеть: почто бронь не вздела. Потом Миролюба пытать принялся:
— Ты аспида энтого зрил?! Запомнил?!
— Ну? — буркнул тот.
— Сыщем гадюку! Ужо я ему задам!
— Ты его не запомнил? — порадовалась Халена.
— Черен он.
— Не-а — белый.
— Черный!… А сам тож черен.
— Белый, а сам черный, — давай путать побратима. Тот насупился:
— Ты мне голову не морочь: черен он был! Лютич, не иначе!
— Нет, белый, скажи, Миролюб, и большой как горец.
Парень укоризненно на девушку глянул:
— Бел али черен, все едино сбег. Да недалече. Встренимся.
Гневомир согласно кивнул, приосанился:
— Достанем. Князю обскажем…
— Только слово произнеси: тут же посестру потеряешь. Знать тебя не буду, обижусь смертельно!
Гневомир ресницами хлопнул озадаченно: это как? За что ж немилость такая?
— Мы-то смолчим, хоть и не правая ты рот нам закрывать. Но Лютабор да другие не смолчат, как было обскажут, — заметил угрюмо Миролюб, не глядя на Халену.
— А что было? Баловался кто-то, стрелу пустил. Бывает.
— Угу, — дружно кивнули парни. — Князю о том и поведаешь, — добавил Гневомир.
— Не о том вы думаете. Стрелок — человек: синий, белый, черный — без разницы, а вот оружие его очень примечательно. О нем печалиться надо.
До Полесья дальше добирались молча.
Гневомир дюже сердит был на девушку, слова ее все понять пытался. А Миролюб и вовсе говорить не собирался — все, что хотел, уже сказал. А думать князь будет, когда его в известность о покушении на воительницу поставят.
Подумать — трое суток не прошло, как со двора княжьего съехали, а у Халены чувство возникло, что три года, не меньше, в Полесье не была.
Дичилась она, въезжая в городище, боялась взглядом с женами, матерями погибших встретиться, стыдно было и в глаза князя смотреть. Встречающие галдели, своих в толпе высматривая, одни радостно восклицали, другие выть принимались. Слезы и смех, горе и радость смешались в одно.
Халена понуро отвела Ярую под коновязь да там и осталась. Прижалась лбом к шершавой морде, глаза закрыла, зашептав лошади:
— Идти надо, а веришь, нет — стыдно, страшно. В сечу — не страшно и умереть, а в глаза посмотреть матери Межаты, Вигора, других — страшно. Лучше б они ударили, лучше б я с их сынами полегла, и уж совсем хорошо — вместо… Что делать-то, Ярая, что делать?
Миролюб, невольно подслушав разговор воительницы с лошадью, вздохнул. Потоптался да подошел несмело:
— Халена, княже тебя зовет.
Девушка уставилась на него золотистыми глазами и потеряно кивнула — иду.
И пошла взыскание за все разом получать.
Мирослав в светлице сидел, доклад Лютабора слушал. Рядом Купала на лавке примостился, ус жуя, сверкал здоровым глазом. От брови до виска кровоподтек да кривой красный рубец. Душевно дядьку приложили, но видно, что недужить он перестал.
— Здрав будь, князь Мирослав. И ты, дядька Купала. Рада, что здоров, — поклонилась Халена мужам, пряча взгляд.
— Тьфу ты! — ответил десничий по привычке. Точно — выздоровел, — решила девушка, на лавку села, взглядом половицы протирая.
— Что скажешь, Халена Солнцеяровна? — оглядел ее Мирослав.
— А что сказать? — вздохнула. — Потери большие. Двадцать человек из того отряда, что ты на помощь поляничам высылал, да из нашего двадцать два дружника.
— Слыхал, — протянул задумчиво. Голос тихий, ровный — настораживающий. — О Черном что поведаешь?
— О каком Черном? — уставилась, искусно недоумение выказав. Князь разжевывать и уличать ее во лжи не стал. Молча руки из-под стола вынул, брякнул стрелу перед девушкой.
— А-а-а. Да фигня это! — заявила, скривившись.
— Угу? — выгнул бровь.
— Ага.
— Опиши: каков тот Фигня?
Халена рассмеялась, не сдержавшись, и тут же смутилась:
— Извините. Я в смысле — недоразумение, ерунда, пустяк.
— Ить ты! Тьфу! — перекосило Купалу. Князь просто глянул на него и тот смолк.