Их было семеро (Солдаты удачи - 1)
Шрифт:
Афганистан показал, что Волков умеет работать не только тщательно, но и быстро, в условиях мгновенно меняющейся обстановки. Оттуда он вернулся генерал-майором, а следующий толчок его карьере дал путч девяносто первого года.
Волков сразу усомнился в успехе ГКЧП. Но он был не политиком, а офицером, его обязанностью было не обсуждать стратегические замыслы высшего руководства, а выполнять приказы. Так он действовал в Афганистане, так намерен был действовать и теперь. Но приказов не поступало. Ни накануне путча, ни в первый, имеющий решающее значение, день. К вечеру этого дня он прорвался к председателю КГБ Крючкову и заявил:
– - Владимир Александрович, нужно действовать. Время для пресс-конференций еще будет.
– - Да, Анатолий Федорович, ты прав, -- согласился Крючков, глядя вяло куда-то в сторону.
– - Ты прав, нужно действовать!.. Так что иди к себе и жди приказа!
Волков круто развернулся и вышел. Прямо от Крючкова он поехал в Белый дом, окруженный молодой и словно бы праздничной толпой, доложился Руцкому:
– - Прибыл в ваше распоряжение!
– - Понял. Слушай приказ: блокировать все подходы к Белому дому. Ни с воздуха, ни из-под земли -- никаких "альф", никаких "вымпелов". Выполняй!
Волков выполнил этот приказ по максимуму своих возможностей. Штурма Белого дома не было. Путч провалился. Он провалился по одной-единственной причине: у ГКЧП не было воли к власти. А у Ельцина она была. Волков и мысли не допускал, что он кого-то предал или к кому-то перебежал. Нет, он оставался на своем месте, просто руководство страной перешло к тому, кто доказал свое право на власть.
Разгон КГБ Волков воспринял без скрежета зубовного, как многие его коллеги. Это должно было произойти. В эпоху атомных подводных лодок и авианосцев нет места махинам дредноутов. Такой махиной и был КГБ. Слишком он был громоздким, слишком инерционным. Просто обреченным рухнуть. На его обломках, из уцелевших балок и сохранивших свою прочность кирпичей, должно было создать нечто принципиально новое -- организацию мобильную, высокопрофессиональную, способную быстро выполнить любой приказ.
Центром такой организации и видел Волков свое Управление, созданное после подавления первого путча. Он не форсировал его рост, не пробивал увеличение финансирования. Знал: это само придет. Так и происходило. Но по мере того как росли авторитет и возможности Управления, происходил и другой процесс, наводивший Волкова на нелегкие размышления. Из практика он помимо своего желания и воли превращался в политика. Причем в самом невыгодном варианте. Преимущества практика: он не обязан думать о политических последствиях порученной ему акции. Преимущества политика: его не заботит, кто и каким образом реализует его идеи. Волков же должен был заботиться обо всем. И за все отвечать.
Дело Назарова и программа "Помоги другу" были хорошим тому подтверждением. Волков был уверен, что он правильно понял указание взять Назарова в оперативную разработку, внедрить в его окружение своих людей и регулярно докладывать о ходе наблюдения за его деятельностью, в том числе и за политическими выступлениями. Сообщение о вербовке Розовского и внедрении в экипаж яхты "радиста" вызвало явное удовлетворение. Но совсем в другом тоне был отдан приказ взорвать яхту "Анна" в тот момент, когда на ее борту будут находиться сам Назаров и его сын, закончивший обучение в Гарварде. Это был настоящий армейский приказ, после которого подчиненный обязан вытянуться в струнку и ответить: "Слушаюсь!" Примерно так, разве что без стойки "смирно", Волков на него и ответил. Но быстро хорошо не бывает. Двух человек потеряли, а Назаров уцелел по дикой, совершенно сумасшедшей случайности. Волков ожидал начальственного разноса, но его доклад был воспринят спокойно, даже отмечена четкость в проведении операции. Из чего Волков заключил, что одна из целей была все-таки достигнута. Цель эта была -- убрать сына Назарова. И за всем этим мог быть единственный резон: наследник, причем -взрослый, дееспособный, он мог взять на себя продолжение дела отца.
Вот тогда Волков и стал догадываться, что подоплека у дела Назарова не политическая. И окончательно убедился в этом, когда получил приказ сначала срочно выслать полковнику Вологдину сильную группу поддержки, а затем, не прошло и полутора недель, другой приказ: произвести физическую нейтрализацию объекта любыми способами. Немедленно.
Больше всего на свете ненавидел Волков эти слова: срочно, немедленно. Это всегда -- глупость, риск и ненужные жертвы. Так и на этот раз получилось, хоть цель и была достигнута. Ну что ж, повезло.
Волков не был в претензии на своего непосредственного руководителя. Он понимал, что эта непоследовательность -- не его прихоть, он лишь транслирует разноречивые импульсы, исходящие из высших эшелонов власти. А источники этой власти, как давно догадался Волков, вовсе не обязательно находятся в кабинетах Кремля или Белого дома.
Примерно то же самое получилось и с программой "Помоги другу". Идею подал один из молодых сотрудников аналитического отдела Управления. Волков доложил о ней при очередной встрече с куратором. Тот, подумав, решил: "Стоит попробовать". Через месяц, когда были получены ткани и органы, пригодные для трансплантации, и переданы в ставропольские военные госпитали, поступил приказ расширить программу, добытый материал доставлять в Москву и передавать лицам, ответственным за его дальнейшее использование. Так продолжалось несколько месяцев до того дня, когда капитан спецназа Пастухов передал командарму Гришину фотографии и видеозаписи, сделанные отрядом Исы Мадуева. Гришин немедленно связался по телефону с Волковым и потребовал объяснений. Через час Волков вылетел в Грозный, имея совершенно четкий приказ прекратить реализацию программы и обеспечить ее абсолютную секретность всеми необходимыми средствами...
"Волга" остановилась перед чугунными воротами особняка, в котором размещалось Управление.
– - Приехали, -- сказал водитель и коротко посигналил.
Ворота открылись -- машину Волкова все охранники хорошо знали. "Волга" обогнула клумбу с облупившимся купидоном в чаше давным-давно иссякшего фонтана и притормозила у парадного входа. В холле горел неяркий свет. При появлении Волкова дежурный в штатском открыл ему тяжелые двери и предупредил:
– - Вас ждут.
И этот дежурный, и охранники на вахте были незнакомы Волкову, но своим наметанным глазом -- по сдержанности их движений, ощущению уверенности и силы, исходящих от их молодых тренированных тел, въевшейся в саму их суть офицерской выправки -- Волков машинально, специально об этом даже не думая, определил: свои. "Альфа".
Он взбежал по широкой мраморной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, на второй этаж, пересек пустую приемную и распахнул дверь своего кабинета.
Первое, что бросилось ему в глаза, был штатив с видеокамерой и большой черной шишкой микрофона, окантованного белым квадратом с фирменной надписью "Си-Эн-Э-н". За столом для совещаний сидели три человека. Два явных иностранца -- судя по свободе, с какой они развалились в креслах. Лет по тридцать пять. Один высокий, рыжеватый. Второй маленький, смуглый. Третий был помоложе, русский: в светло-сером костюме с аккуратным галстуком, со спокойным жестким лицом.
– - Что это значит?
– - резко спросил Волков.
Все трое повернулись к нему.
Иностранцы смотрели с нескрываемым интересом, русский -- спокойно, даже словно бы безразлично.
– - Проходите, Анатолий Федорович, -- сказал он.
– - Садитесь.
От прихлынувшей к лицу крови у Волкова заболела жилка на левом виске.
Это был Пастухов.
VII
Этого не могло быть.
Ну, просто не могло. Мог не отвечать телефон диспетчера Управления, могло сгореть само Управление, наводнение могло затопить Москву, Рязанская область могла начать войну за отделение от России. Все что угодно могло быть. Но только не это. Потому что мертвые не оживают.