Их было семеро…
Шрифт:
На КПП нас встретили, как делегацию НАТО: полная корректность и нуль эмоций. Один дежурный офицер передал нас другому, тот — третьему, и ровно в одиннадцать ноль-ноль адъютант открыл перед нами двери кабинета командующего:
— Вас ждут.
Командарм, похоже, эту ночь на спал — таким тяжелым и обрюзгшим было его лицо. В кабинете сидел еще один человек — лет пятидесяти, с бледным сухим лицом, в очках с тонкой золоченой оправой. Он был в штатском, но темно-синий костюм на нем сидел, как форма на кадровом офицере.
— Товарищ
— Вижу, что прибыли. Это товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. Ему представьтесь.
— Капитан Пастухов, — назвался я.
А за мной и ребята, по старшинству.
Док:
— Капитан медицинской службы Перегудов.
Боцман:
— Старший лейтенант Хохлов.
Трубач:
— Старший лейтенант Ухов.
Артист:
— Лейтенант Злотников.
Муха:
— Лейтенант Мухин.
— Вольно. Садитесь, — кивнул командующий.
Но гостя нам так и не представил. Товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. И будет с вас. Я и не подозревал, что такое управление существует. А какие специальные мероприятия оно планирует — об этом только сейчас стал догадываться.
— У меня к вам, товарищи офицеры, несколько вопросов, — начал штатский. — Скажите, капитан Пастухов, эти материалы, которые вы вчера доставили… У них есть копии?
Я сразу понял, куда он клонит. И ответил:
— У нас — нет.
— А у них?
— Думаю, нет. Кассета не доснята, многие пленки не проявлены. Негативы снимков наверняка есть. Но снимки мелкие, даже погон не видно. А лица в марлевых полумасках.
— У вас не было намерения сделать копию видеопленки?
— Зачем? Если бы дело касалось только генерал-майора Жеребцова, эти материалы мы отнесли бы прямо в ОБСЕ. И прославили бы его на весь мир.
— Почему же вы так не сделали?
— Потому что на весь мир прославилась бы и Российская армия. А она и так прославлена с головы до ног.
— Значит, вы думали о чести Российской армии?
— А вы? — неожиданно вмешался Док. — Когда планировали это мероприятие? Если планировали его вы.
Таким я Дока никогда не видел. Он с трудом сдерживал бешенство.
Штатский словно бы не услышал его вопроса.
— Спасибо, — сказал он. — Я удовлетворен вашими ответами.
— Анатолий Федорович, я хотел бы поговорить с моими офицерами наедине, — обратился к нему командующий.
«Анатолий Федорович — вот, значит, как его зовут», — взял я себе на заметку.
— Разумеется. Ничего не имею против, — ответил штатский и вышел.
Командующий проводил его тяжелым взглядом и повернулся к нам:
— Курит кто-нибудь? Угостите сигаретой.
Док выложил перед ним пачку «Мальборо» и зажигалку. Он был единственным, кто в нашей команде курил. Раньше Артист и Муха смолили, но после двух подряд тридцатикилометровых марш-бросков по горам с полной выкладкой, которые я специально для них устроил,
Командующий закурил и довольно долго молчал. Потом сказал:
— Плохие у меня для вас новости, ребята. Очень плохие. От меня потребовали, чтобы я отдал вас под трибунал.
— За что?! — вырвалось у Мухи.
— Невыполнение боевого приказа. Нападение на генерала Жеребцова… Что ж ты его не пристрелил, капитан? Сам же сказал: он тебе в башку целил. И свидетелей у тебя вон сколько! Пристрелил бы — и дело с концом. Тоже мне, спецназ хренов!
— В следующий раз так и сделаю, — пообещал я.
— Не будет у тебя следующего раза. И ни у кого из вас не будет. Вы разжалованы и уволены из армии. Вчистую.
Я даже засмеялся.
— Не складывается, товарищ генерал-лейтенант. Это все равно что приказать: отрубить голову и повесить. Если мы разжалованы и уволены, значит — мы штатские. При чем здесь военный трибунал? А если трибунал, зачем увольнение? А вдруг трибунал решит, что правильней нас расстрелять?
— Трибунала не будет. Я сказал, что сяду рядом с вами, потому что тоже не выполнил бы такого приказа. А Жеребцов сядет — за то, что его отдал.
— Полегчало, — заметил я. — Трибунала, значит, не будет, а приказ об увольнении остается в силе?
— Да, — сказал он и погасил сигарету. И тут же закурил новую.
— Но за что? — снова спросил, почти крикнул Муха.
— Не за что, а почему, — поправил командующий. — Или зачем.
— Зачем? — повторил Муха.
— Вы слишком много знаете. Программа, по которой проводились эти дела, закрыта…
— Так это была целая программа? — спросил я. — И, наверное, кодовое название у нее было? Безумно интересно — какое же?
— «Помоги другу».
— Как?! — заорал я. — «Помоги другу»?! Да там что, в этом Управлении по планированию специальных мероприятий, параноики сидят? А может — поэты? «Помоги другу»! Сразу и не сообразишь, что кощунственней — сама программа или ее название! «Помоги другу»! Это надо же до такого додуматься!
— Не забывай, капитан: благодаря этой программе многим нашим солдатам удалось спасти жизнь.
— Многим — это скольким? — спросил Док.
— У меня нет этой информации.
— Может, стоит поинтересоваться? И сравнить: сколько тканей и органов было получено в ходе реализации этой программы и сколько использовано в наших госпиталях. С учетом того, что этим занималась не только команда капитана Труханова.
Командующий нахмурился.
— Вы хотите сказать…
— Ничего конкретного, — возразил Док. — Просто мысли вслух. Однажды я видел биржевой каталог. Меня интересовало хирургическое оборудование для полевых госпиталей. И случайно я обратил внимание на строчку: «Препарат Ф». Мне объяснили: это гормональная вытяжка из эмбрионов, которые получают при абортах. И настоятельно советовали не вникать.