Их последняя встреча
Шрифт:
Сейчас я пишу тебе из дома, потому что угрызения совести исчезли (их прогнала ревность). Наш дом стоит в ухоженном саду, среди акаций и эвкалиптов, которые возвышаются над каменными коттеджами Карен. Из труб вьется дым, на заднем плане — зеленые вершины холмов Нгонг. Совсем нетрудно представить, что я нахожусь в Англии. Коттеджи с высокими, достигающими двенадцати футов оградами, выглядят мини-крепостями. Они неприступны, у ворот выставлена охрана. Дети играют только по особому разрешению. Все это выглядит странным — вся эта красота, вся эта упорядоченная миловидность, вся эта мягкая прелесть пейзажа, — потому что трудно не думать об этом как о злокачественной опухоли, которую однажды придется удалить.
Нет, я не верю в твою больницу и должен приехать посмотреть на нее сам. Напиши мне и скажи, что я могу приехать. Или давай встретимся где-нибудь. Не видеть тебя невыносимо.
США заявили официальный протест по поводу задержания Ндегвы. Я льщу себе, если полагаю, что имел к этому какое-то отношение. И обманываю себя, если думаю, что это поможет. Я написал в «Международную амнистию», но наверняка придется ждать ответа несколько недель. Как невероятно медленно работает почта! У тебя есть телефон? Я забыл спросить. У нас его нет. Я возражал против установки телефона после кражи (еще одна длинная история), но Регина уже некоторое время добивается этого. И я, неверный муж, сделаю это немедленно, если буду знать, что телефон соединит меня с тобой.
Я стараюсь не придавать этому значения, но наше положение тяготит меня. Мы не обсуждаем будущее. Есть ли оно у нас?
Ходят слухи о массовом захоронении пятидесяти студентов. В это трудно поверить, но это может оказаться правдой.
Приближается Рождество. Странно в такую жару, тебе не кажется? Как жаль, что не могу провести его с тобой.
Твой Томас
P. S. Заголовок в сегодняшней газете: «НАПАДЕНИЕ ЛЕОПАРДА В КАРЕН».
4 января
Дорогой Томас!
Мы с Питером только что вернулись с озера Туркана [47] , где проводили Рождество. Ехали через реки и чуть не умирали от стоградусной жары [48] . Мы проезжали по местности такой бесплодной, что невозможно было представить, как туркана, переходя из одного пустынного места в другое, выживают здесь. Озеро, к нашему удивлению, напоминало морское побережье — вдоль его берегов на многие мили протянулись песчаные пляжи с пальмами. Пренебрегая опасностью (нападения паразитов и крокодилов), мы плескались в восьмидесятиградусной [49] воде. Утром нас разбудил кроваво-красный рассвет — широкая полоса на сотни миль, которая, несмотря на свою величественную красоту, предвещала обжигающую жару на весь день. Пейзаж прекрасный, яркий и угрожающий — как на другой планете, где нужно дышать ядовитыми испарениями великолепных цветов.
47
Туркана (другое название — озеро Рудольф) — озеро в Кении. На пустынной песчаной территории между этим озером и границей Кении с Угандой проживает народ туркана.
48
По шкале Фаренгейта, что соответствует примерно 38 °C.
49
Около 27 °C.
Томас, мы связаны вместе, как бы нам ни хотелось противоположного. Что же касается будущего, ничего сказать не могу.
Так много не было сказано.
Я слышала, как ты произносил мое имя, когда меня забирали. Я была в шоке и не могла говорить. Иначе я ответила бы тебе. Моя тетка приехала в больницу вскоре после меня. Нужно отдать ей должное, она заплакала лишь один раз, а все остальное время только и говорила, что предупреждала меня. Ее недоверие к тебе всегда меня озадачивало. Возможно, она ненавидит всех мужчин. Думаю, она была бы рада, если бы кто-нибудь мог забрать меня от нее.
Я находилась в больнице пять дней. Дядья, двоюродные братья и сестры постоянно присматривали за мной, так что я никогда не оставалась одна. Странное сокровище они охраняли — сокровище, которое уже было украдено.
Дома я пробыла один день, а затем меня отправили машиной в Нью-Йорк. За рулем был дядя Брендан, и мы только в одном Коннектикуте заехали в три бара. Эта поездка была сущим мучением, как я теперь вспоминаю, потому что одна сторона моего тела очень болела. (Внутри у меня болело все.) Проходили дни. В марте сняли повязки. Эйлин работала лечебной массажисткой и уходила на весь день. Когда были силы, я гуляла по улицам. Думала о тебе. Бывало, сидела часами, глядя в окно и думая о тебе. Когда я смогла встать с кровати, несколько дней звонила тебе. Но никогда никто не отвечал.
«Как быстро он меня забыл», — думала я.
Я никогда не получала писем, которые ты посылал. Нетрудно представить, что с ними сделали. Думаю, их читали и выбрасывали. Как бы я хотела вернуть себе эти письма. Чувствую, что мы созданы друг для друга. Я люблю тебя с твоими длинными волосами. Я люблю тебя.
Пожалуйста, пришли мне свои стихи. Очень надеюсь, что только ты забираешь почту.
С любовью,
Линда
P. S. Спасибо за Тшебинского. Я прочла его за день. Жаль, что не читаю медленнее, и книги кончаются так быстро.
10 января
Дорогая Линда!
Я прихожу в ужас, думая о том, что ты могла вообразить, будто я тебя тогда забыл.
Никогда.
Если бы я только не обращал внимания на твою тетку и продолжал свои попытки! Если бы я позвонил Эйлин! Если бы сел в машину и поехал в Мидлбери. Не могу больше думать об этом. Я заболеваю в буквальном смысле слова.
Поэтому мне труднее радоваться своим новостям, какими бы чудесными они ни казались час назад. Вчера я получил письмо (оно шло сюда семь недель) от редактора «Нью-Йоркера», который хочет опубликовать два моих стихотворения. Я был в панике: редактор мог подумать, что я не заинтересован в этом, ведь от меня так долго не было ответа. Я поехал в Найроби, нашел телефон и немедленно позвонил ему. Он немного удивился, что я звоню из самой Африки (ясно, что для него это не так важно, как для меня), но я объяснил ему ситуацию с почтой. В любом случае стихотворения будут опубликованы, и мне даже за это заплатят (что само по себе удивительно). Регина радуется новости. Полагаю, она думает, что это оправдывает мое существование. Я тоже так думаю, коли на то пошло.
У меня есть и другие новости. Мой сотрудник посольства прислал мне записку: он планирует организовать прием, на котором будет несколько влиятельных людей (включая мистера Кеннеди), и его интересует, смогу ли я убедить Мэри Ндегву тоже присутствовать. Он полагает, что для меня это хороший шанс помочь ей, и я очень обрадовался, что он не забывает «дело Ндегвы». (Конечно, Кеннеди меня не вспомнит, и, несомненно, возникнет неловкая ситуация, но меня сейчас это не волнует.) Я еще не знаю точной даты этого события, но, когда буду знать, сообщу тебе. Возможно, вы с Питером сможете прийти? (Разве это не безумие — представлять себе, что мы можем быть в одной комнате, не прикасаясь друг к другу? Мы сумеем контролировать себя? Боюсь, что нет.)
Во вторник приезжает Рич, и мы на пару недель поедем на сафари. Я с нетерпением ждал этого (полагаю, и сейчас жду), хотя прихожу в отчаяние от мысли, что не смогу получить твоего письма. (Пожалуй, тебе не следует писать мне недели две. Нет, все же пиши, просто не отправляй, пока я не вернусь. Ненавижу эти чертовы уловки. Они унижают нас, так же как и Питера с Региной. Но я не вижу, как этого можно избежать. А ты?)
Я последовал совету знакомого и встретился с одним человеком в Найроби — владельцем журнала, чтобы узнать, не захочет ли он опубликовать что-нибудь из моих стихов. Дело было ненадежное, но я все же отправился в Найроби (звонил в «Нью-Йоркер» за двенадцать долларов в минуту — наверное, потратил всю сумму будущего чека), чтобы попробовать. Это довольно странный журнал, какой-то гибрид, нечто среднее между «Мак-коллз» и «Таймс» (интервью с высокопоставленными политиками рядом с кулинарными рецептами), но редактор мне понравился. Он получил образование в Штатах — как выяснилось, в Индиане — и пригласил меня на ленч. Он согласился опубликовать несколько моих стихотворений. (В этом случае мне тоже заплатят. Мне даже неловко от моего богатства.) Однако у этой встречи был и побочный результат: редактор сказал, что отчаянно нуждается в репортерах, и спросил, не напишу ли я для него пару статей. Я ответил, что никогда не работал журналистом, но, кажется, это его не волновало — думаю, главным для него было то, что я под рукой и могу писать по-английски. Я подумал: почему бы и нет? И согласился. В результате завтра уезжаю в Рифтовую долину освещать siku kuu (буквальный перевод: «большой день») у масаи. В сопровождении фотографа. По-моему, это может представлять определенный интерес.